Вновь перехожу к вкладке "Найм". Помимо крестьян есть возможность нанять еще повозки, которые должны отвозить деревенскую продукцию в город, по двести пятьдесят тысяч за штуку. Пары штук пока хватит. Выделяю оставшихся ополченцев, делю их пополам и закрепляю каждый десяток за одной из повозок, для охраны в пути.
И, наконец, на десерт самое вкусное — новый староста. Староста фигура, далеко не бесполезная. Староста способен осуществлять местное самоуправление и увеличить производительность деревни на пятьдесят процентов. А, да что там мелочиться?! Выкладываю еще полмиллиона за нового старосту, и пока смотрю на оставшиеся в деревенском бюджете четыре с половиной миллиона, передо мной материализуется какой-то мужик.
Вымытые и причесанные, скорее всего или сегодня утром, или накануне вечером, волосы пшеничного цвета и средней длины. Низкий лоб, изборожденный окопами морщин. Все, на этом хорошее впечатление от внешности заканчивается. Под низкий лоб спрятались маленькие с хитрецой глазки состоявшегося менеджера. Острый нос как будто специально создан для того, чтобы совать его куда не надо. Улыбка, призванная разрядить напряжение, имеет совершенно обратный эффект, растягивая толстогубый рот и вскрывая неровный ряд, прокуренных до классически-насыщенной желтизны, зубов.
Одет он, как раз так, чтобы не выделяться: в просторную белую рубаху, короткий, вышитый, зеленый жилет из толстого сукна и короткие, до колен, светло-коричневые штаны. На ногах белые чулки и крепкие черные башмаки с пряжками. Но больше всего бросается в глаза широкий кожаный ремень с огромной бляхой, в которой преспокойно может поместиться комплект выживальщика.
Нового старосту моей деревни зовут Мартин. Может его, конечно, и Мартин зовут, но только вот этот самый Мартин, как не крути, вылитый Мартын. Немного подавшись вперед, он застывает на месте, комкая в руках зеленую шляпу, с торчащим из нее вместо пера, несуразным цветком ромашки. Поковырявшись, некоторое время в его настройках, я выставляю их на оптимальный режим, переименовываю управляющего в Мартына, и начинаю подумывать о возвращении в город.
Удостоверившись, что мои жадины за это время подмели все трофеи и золотые монеты, число которых, благодаря надетой заблаговременно "Сумки Контрабандиста", увеличилось в десять раз, я понимаю, что меня здесь ничего не задерживает.
В путь я отправляюсь, как всегда, верхом на Хомяке, в сопровождении повозки с деревенской продукцией и отряда ополченцев, охраняющих эту самую повозку. Всех своих питомцев и помощников я свернул в амулеты на заслуженный отдых, а сам погрузился в приятные мысли, крутящиеся вокруг моего нового приобретения.
19. Свиток откровений Иговла
Чем ближе я подъезжал к Церкви, тем меньше в моей голове оставалось приятных мыслей о деревне, постепенно сдающих свои позиции менее приятным мыслям о беседе с Евланом. Отец Евлан все больше и больше начинал походить на какого-то начальника. И мне это все меньше и меньше нравилось, и напоминало первые годы моей послевузовской трудовой деятельности и безуспешные попытки, что-то заработать честным трудом, от чего я, за последнее время, благополучно успел отвыкнуть, став успешным и состоятельным предпринимателем.
Так незаметно за этими мыслями, добравшись до Церкви, я завернул к ее входу, а повозка с охраной продолжила свой размеренный путь в сторону города в достойном всяческого поощрения стремлении доставить городу товары, а мне прибыль.
Вот и приятная прохлада церковных внутренних покоев. Когда необходимый ритуал приветствий был неукоснительно соблюден, отец Евлан немедленно перешел к наиболее его волнующему:
— Так, ну и что там у нас с деревней?
— Полный порядок! От скверны очищена, все жители перебиты!
— Чудесно-чудесно. — Отец Евлан довольно потер бледные ладошки. — Ну что ж, если все так благополучно для нас закончилось, отправляйся-ка ты обратно в деревню и бери на себя ее управление.
— И все?
— Нет не все! С каждой деревни Церковь получает десятину. Поскольку ты "наш человек", с Восточной Деревни мы будем брать двадцать процентов!
Говоря это, отец Евлан слегка подался в мою сторону и лукаво подмигнул, а у меня пропало всякое желание быть "своим человеком". Отец Евлан, видимо мысленно уже распределяя будущую прибыль, продолжил: