Тропа закончилась через метров пятьсот, поляной, за которой просматривалось цветущее поле — похоже гречишное. На поляне стояли несколько десятков ульев, мало отличающихся от тех, что монах видел в монастыре. За ними виднелся небольшой деревянный домишко, имевший вполне мирный вид, ничем не напоминающий о тех событиях, что случились часом раньше в селе. Несмотря на это, Андрей шёл к домику, зажав в руке нож и будучи настороже — может и здесь логово сатанистов? Кто знает, что происходит в этой стране…эдак и бабы-яги дождёшься — ничуть не более удивительно, чем церковь сатаны!
Как будто отвечая его мыслям, из дверей вышла натуральная баба-яга, сморщенная, как печёное яблоко, с тёмным морщинистым лицом и тонкими руками, покрытыми пигментными пятнами.
Андрей подумал: «Сколько же тебе лет, старая? И ты, что ли, сатанизмом пробавляешься?»
Баба-яга поманила его рукой, сказала что-то, видимо предложила заходить. Он вошёл в полутёмные сени, шагнул в избу, и опять, увидев в красном углу закрытые занавеской образа, совершенно не думая, на автомате, широко перекрестился на них.
Бабка вздрогнула, закрыла рот рукой, схватилась за сердце, потом погрозила ему пальцем и что-то сказала. Оглянулась, задвинула занавески на окнах, и только потом раздвинула покровы в красном углу.
Андрей, с облегчением увидел образ Бога — немного отличающигося от тех, которые он видел раньше, в своей жизни, но вполне узнаваемые и родные. Он ещё раз перекрестился на них, и поклонился иконам.
Бабка подошла к нему, наклонила его голову и поцеловала в лоб. По её щекам катились слёзы, она что-то прошептала, потом указала ему на стул. Сама тоже села, напротив, за столом и стала что-то спрашивать, настойчиво повторяя и указывая на куртку. Монах развёл руками — не понимаю, мол. Старуха досадливо махнула не него рукой, потом обратила внимание на его руку, на которой красовался здоровенный синяк — видимо кто-то в свалке всё-таки зацепил палкой, а он и не заметил. Он захлопотала, побежала к русской печи, достала оттуда чугунок, пододвинула из-за занавески деревянное корытце, налила туда воды и стала промывать Андрею его ссадины и царапины. Потом заставила снять рубаху и осмотрела, что-то сердито приговаривая. Наконец, все царапины были промыты, старуха внимательно осмотрела его, бесцеремонно поворачивая вправо-влево, с интересом коснулась шрамов — два были пулевые, от них остались небольшие звёздчатые пятнышки, три ножевые — тоже не спутаешь ни с чем…провела по ним пальцем и опять что-то спросила, покачивая укоризненно головой.
Неожиданно она насторожилась и выглянула в щель между занавеской и рамой, поманила монаха пальцем — смотри, мол! Он нахмурился — по тропе, метрах в двухстах от них, спешили, на лошадях, вооружённые, уже саблями и копьями (почему копьями?! — удивился Андрей — из музея попёрли, что ли?) — давешние его обидчики. Бабка показала на него пальцем, типа — ты? Тебя ищут? Он кивнул головой и оглянулся — куда бы спрятаться. Старуха подхватилась, вытащила откуда-то иконы, на которых он заметил изображение Нечистого, с отвращением плюнула на них, перекрестилась на образа Бога и прикрыла их богомерзкой доской. Задвинула занавеску икон, схватила его за руку и поволокла из дома, как трактор, с неожиданной для такой сморщенной бабки силой.
Возле дома была длинная, накрытая соломой землянка — видимо в ней зимой держали пчёл, он так и назывался — пчельник, старуха открыла его дверь и толкнула Андрея внутрь — иди! Затем показала ему — прикройся там, мол, и сиди! Потом захлопнула дверь и исчезла, дробно топая ногами по тропинке.
Андрей усмехнулся — шустрая старушенция — интересно, сколько ей лет? Осмотрелся в темноте — глаза уже немного привыкли, а из дверных щелей просачивались небольшие лучики света — и присел в дальнем углу, навалив на себя какую-то пыльную рогожу и обломки ульев. Было неприятно, за шиворот сыпалась пыль и мышиное дерьмо, но — «Лучше быть в дерьме, но живым — подумал он. В первый раз, что ли? И в сортире, в выгребной яме приходилось отсиживаться, по сравнению с тем случаем, этот — просто курорт».
Дверь в зимник распахнулась, послышались голоса, стало светло, затем — свет замелькал, как будто в дверном проёме кто-то стоял, и наклонившись, пытался рассмотреть содержимое землянки. Затем — дверь опять захлопнулась и вновь стало темно.
Андрей перевёл дух и выпустил из руки рукоять ножа, которую сжимал так, что рука побелела от напряжения. Он усмехнулся — отвык как-то от таких стрессов, спокойная и размеренная жизнь монастыря расслабила, пора уж снова превращаться в убийцу…вот только пора ли? Ему стало тошно. И захотелось, чтобы всё это безумие стало кошмарным сном, и он снова бы проснулся в своей маленькой полутёмной каменной келье.