Похолодевшая от ужаса Танико смотрела, как монголы по очереди насилуют женщину. Слезы выступили У нее на глазах от ее криков и стонов. Две других служанки сжались на полу повозки, закрыв ладонями уши. Стоявший к ним спиной Хоригава о чем-то разговаривал с командиром всадников в некотором отдалении.
Последний из монголов закончил свое дело с женщиной. Встал, натягивая кожаные штаны и глядя на рыдающую женщину, лежащую у его ног. Что-то прорычав, схватил ее за волосы и рывком поднял на ноги, Обнажил висевшую за спиной саблю, вытянул шею женщины, потянув вниз волосы, и одним движением отрубил ей голову.
Танико сунула в рот кулак, чтобы заглушить готовый сорваться с губ крик. Если они ее услышат, то могут вернуться.
– Почтение Амиде Будде, – прошептала она. Потрясенная увиденным, чувствуя тошноту, она забилась в угол повозки и, уткнувшись лицом в стенку, разрыдалась.
В окне повозки показалось лицо Хоригавы.
– Я сожалею о потере полезной служанки, но, может быть, увиденное даст тебе представление о том, что тебя ожидает.
Муки Танико переросли в ярость.
– Если мне предстоит умереть сегодня, я сделаю это с радостью, зная, что мне не придется больше ходить по одной земле с тобой.
Хоригава рассмеялся, насмешливо склонил голову и отвернулся.
Караван, окруженный неплотным кольцом разведчиков, двинулся дальше. Танико посмотрела назад. Тело изнасилованной женщины было частично скрыто высокой травой, рядом виднелось бледное пятно отрубленной головы. Долина была практически ровной, и Танико могла долго видеть это тело. Даже после того, как оно скрылось из виду, ее продолжала сотрясать дрожь.
Почему он не оставил бедную женщину в живых? Разве было недостаточно изнасиловать ее? Она была не более чем использованным вместилищем, которое можно отбросить, подобно пустому кубку для вина. А она, Танико, для Хоригавы была не более чем непокорной рабыней, которую нужно заставить страдать. Она вспомнила о ребенке, которого убил Хоригава. О девочке Шикибу. Ее сын, Ацуи, был оценен так высоко, что Согамори отобрал его у нее. Ее протест, протест женщины, был бесполезен. Она не обладала силой, которая могла бы остановить Согамори или Хоригаву. Быть женщиной всегда означало быть чем-то меньшим, чем мужчина.
«Теперь настала моя очередь. Все, что я могу сделать, это встретить смерть мужественно. Почтение Амиде Будде».
Они въехали в лагерь монголов. Пахло дымом, лошадьми и жареным мясом. Солдаты сидели около своих круглых шатров и спокойно, чуть с любопытством, наблюдали за процессией Хоригавы. За рядами войлочных тентов в сумерках тлел захваченный китайский город.
– Что это за город? – спросила Танико служанку.
– Учжоу.
В лагере было тихо. Она видела, как эти варвары изнасиловали и убили женщину, но среди своих они вели себя достаточно дисциплинированно. Она часто слышала, как монголов сравнивали с дикими животными, но люди, которых она видела сейчас, чистили свое снаряжение, скребли коней и ремонтировали деревянные осадные машины с деловым, целеустремленным видом. Это делало их еще более опасными.
У Танико была шкатулка с пудрой и красками, и она занялась своим лицом.
Повозки остановились в центре лагеря. Хоригава вышел из своего экипажа напротив огромного белого шатра, стоящего на небольшом пригорке. К нему подошли несколько монголов в красных и синих атласных плащах с золотыми медальонами, с саблями с деревянными рукоятками. Хоригава показал им тот же предмет, что и разведчикам. Теперь Танико рассмотрела, что это была прямоугольная золотая табличка. Монголы учтиво поклонились.
Из большого шатра вышел пожилой чиновник китаец. Он посовещался о чем-то с Хоригавой, потом отдал распоряжения. Группа слуг, под внимательным взглядом воина, стала выгружать ценности из повозок Хоригавы.
К повозкам Танико подошел старый китаец.
– Я – Яо Чу, слуга хана, – сказал он. – Прошу вас выйти из повозки. – Служанки замялись.
– Идите, – сказала Танико. – В лагере мы будем в безопасности, мне кажется. Если, конечно, не будете раздражать их. – Эта мысль заставила двух женщин поспешно выбраться из повозки.
Танико везла с собой веер из слоновой кости из самого Хэйан Кё. Она остановилась в дверях повозки, вытащила из рукава веер и раскрыла его, властно щелкнув. Сверху на ней был одет оранжевый шелковый плащ со сверкающей золотой вышивкой. В волосах – любимое украшение, перламутровая бабочка. Губы ее были алыми, лицо – белым, как покрытое снегом поле.