Тайтаро схватил его за руку.
– Послушай, Дзебу. Этот мир убивает людей всеми мыслимыми способами. Ты не единственный, чей родитель умер насильственной смертью. Ты должен вынести это. Ты – зиндзя.
Дзебу попытался посмотреть в глаза Тайтаро, но луна светила ему в спину, и лицо оставалось в тени.
– Оба родителя, сенсей, оба. – Он судорожно зарыдал. Он не плакал так с того времени, когда Моко сообщил ему о смерти его и Танико ребенка.
– Я ненавижу этот мир, – внезапно произнес он.
– Есть только этот.
– Значит, лучше быть вне его. Самураи правы, когда ищут смерти.
– Ни твой отец, ни твоя мать не искали смерти. Если ты обратишься к смерти из-за того, что они умерли, ты предашь их.
Он вспомнил, как Ниосан сказала в Храме Водной Птицы много лет назад: «Живи, Дзебу», и вновь зарыдал.
– Когда-нибудь я вернусь туда. Я оставлю цветок в пепле монастыря. Потом пойду и убью Согамори.
– Ты уже убил его сына. Быть может, теперь ты можешь понять, хотя бы немного, как Согамори чувствовал себя.
Дзебу встал, навис над Тайтаро.
– О, как ты мудр, сенсей. Почему твоя мудрость не, может подсказать тебе, как надо плакать по моей матери?
– Я уже оплакал ее, Дзебу.
Дзебу хотелось встать рядом со стариком на колени и обнять его. Но он все еще был рассержен.
– Твоя мудрость может объяснить мне, почему ты был на другом краю земли, когда убивали мою мать? Почему она должна была чахнуть по тебе так много лет перед этим?
Тайтаро сказал печальным, уступчивым голосом:
– Когда ты ругаешь меня за то, что я отдаю предпочтение монашеской мудрости, а не человеческим чувствам, я почти слышу голос твоей матери. Ты так похож на нее. Когда-нибудь, Дзебу, ты придешь к пониманию обособленности человеческих существ. Мы, зиндзя, учим единству всех существ. Так как мы понимаем это единство, быть может, мы лучше других умеем постичь обособленность.
– Ты любил ее, я знаю это.
– Я очень любил ее.
– Почему ты смог оставить ее?
– Я чувствовал, что должен выполнить определенную миссию. Я обладал предвидением, если хочешь. Существовали определенные вещи, которые я призван был сделать. Мир входит в новое время. Годы медитации в одиночестве послужили подготовкой. Мое пребывание здесь, в Китае, является частью этой миссии. Я знаю, что ты сможешь понять это, мой сын, так как сам уже шел по этому пути.
Дзебу медленно сел рядом с Тайтаро.
– Что ты имеешь в виду?
– Мой сын, когда мы в последний раз встретились в Храме Водной Птицы, я не знал всего, чем ты занимался, а у тебя не было времени рассказать мне. Меня всегда интересовало, существовала ли женщина, которая значила для тебя так же много, как твоя мать – для меня. Во время моего краткого посещения Храма Цветущего Тика перед отъездом в Китай я узнал о тебе и госпоже Шиме Танико.
– Что ты узнал? – Лицо Дзебу горело.
– Что самое первое задание, которое я поручил тебе так много лет назад, так и не было выполнено. Что твоя жизнь и жизнь госпожи Танико были неразрывно связаны с того времени. Но тем не менее вы оба, и ты, и она, очень давно решили пойти раздельными путями. Я подозреваю, что она значит для тебя больше, чем любая другая женщина во всем мире, а ты для нее – больше любого другого мужчины. Тем не менее каждый из вас чувствует, что ваше предназначение не позволяет вам быть вместе.
– Быть может, это верно, – сказал Дзебу.
– Но она ближе к тебе, чем ты можешь представить, мой сын.
– Еще одно проявление твоей мудрости зиндзя. которая позволяет видеть каждого везде, сенсей?
– Совсем нет, Дзебу-сан. Я имею в виду, что госпожа Танико здесь, в Китае. Она находится при дворе Кублай-хана.
Глава 20
Всю ночь скорбно завывал над степями Монголии горячий южный ветер. Длинные травы едва колыхались. Вечные Небеса, которым поклонялись монголы, были абсолютно черными, украшенными неисчислимыми звездами, Люди, скитающиеся по этим пустырям всю свою жизнь, что и делали поколения монголов с незапамятных времен, легко читали эти звезды.
Предзнаменования были благополучными. «Когда Северная Рыба сблизится с Большим Псом, – говорили астрологи Кублая, – хан обретет могущество, и все враги его будут разгромлены». В эту ночь две эти блуждающие звезды подошли друг к другу на самое близкое в этом году расстояние.
Вой ветра был едва слышен из-за топота десятков тысяч копыт. Спавшие в траве птицы, встревоженные надвигающимся громом, взлетали в небо. Их крики были единственными звуками, слышными посреди грохота надвигающейся орды.
Лица всадников были закрыты тканью от ветра и пыли. Офицеры сновали взад-вперед вдоль длинных шеренг всадников, проверяя правильность строя и шепотом отдавая приказы.