– Когда мне было восемь лет, мой дед взял меня в поход на Китай. Я впервые увидел деревья. Они показались мне волшебными, подобными великанам, протянувшим руки к Вечным Небесам. Когда я вернулся обратно в степи, они показались мне такими сухими и пустыми, что я дал себе клятву никогда не жить среди них. А если мне это будет суждено, то я посажу везде деревья. Мой Прародитель придерживался противоположного мнения. Он намеревался срубить все деревья в Китае и превратить землю в один сплошной луг.
Мне нравились и горы. Равнины, на которых я провел свое детство, были такими плоскими. Они почти пугали меня своими огромными расстояниями. Скоро я сооружу здесь, в Хан-Балиге, свою собственную гору. Я посажу на ней деревья. Я прикажу осторожно выкопать по одному дереву всех сортов, растущих по всему миру, и доставить к моей зеленой горе, чтобы они росли на ней. На вершине я построю зеленый дворец для себя и своих близких. – Он отвернулся от ширмы и печально взглянул на нее. – Ты не увидишь этого.
Она открыла было рот, чтобы сказать что-то, но он, подняв вверх руку, приказал ей молчать, и она покорно склонила голову.
– Короткие минуты, проведенные с тобой, доставляли мне огромное наслаждение. Они были менее частыми, чем мне самому хотелось, но я вынужден делить себя со множеством женщин. Ты, мне кажется, будешь более всего счастлива, если проведешь всю жизнь с одним человеком. Я иногда задумывался, что можно чувствовать, отчаянно желая одну-единственную женщину, как иногда пишут об этом поэты. Когда в распоряжении мужчины много женщин, как у меня, он не способен страстно желать лишь одну из них. По крайней мере, долгое время. Я стал понимать больше, что значит хотеть одну женщину только для самого себя, с тех пор как узнал о тебе и Дзебу. Ты вдруг стала очень необходимой для меня. Со мной всегда так. Если бы мне принадлежал весь мир, кроме крошечного клочка пустыни, я стал бы думать только о нем, об этом маленьком клочке, который бы мне еще не принадлежал.
Даже до того, как этот монах попросил освободить тебя, ты была одной из самых интересных моих женщин. – Он замолчал и сжал кулаки. – Сейчас, когда кто-то другой желает тебя, кажется невозможным тебя отпустить. Никогда не слышать твоей игры и странно прекрасных песен. Никогда не слышать твоих рассказов об островах, которые ты называешь священными. Никогда не испытывать наслаждения от твоих особых способов удовлетворять мужчину. Никогда не обсуждать дела управления империей с такой мудрой и хитрой женщиной, как ты. Невозможно лишиться всего этого. – Он подошел и сел рядом с ней на кровать, нежно взяв ее за руку. – Я пытался сделать с женщинами то же, что и со своей зеленой горой. Я хотел получить женщин из всех стран света. Если ты оставишь меня, мой набор станет неполным.
Танико почувствовала, как возбуждение, не оставлявшее ее с момента признания в чувствах к Дзебу, покидает ее, а его место занимает безнадежность, голая, как степи, в которых родился Кублай.
– Я понимаю, ваше величество, – прошептала она. Она действительно понимала его, но одновременно ненавидела за то, что он относился к ней как к предмету из своей коллекции, подобно редкому дереву.
Кублай поднялся и прошел обратно к ширме.
– Тогда можешь возвращаться в женский дворец, Танико.
Она низко поклонилась и удалилась из зеленой спальни Кублая. Он остался стоять, сцепив за спиной руки и не спуская глаз с деревьев на золотой горе.
Глава 26
«Великий Хан проявил доброту, – подумала она, – позволив совершить мне прогулку на лошади». Парки Хан-Балига были слегка покрыты снегом, со стороны Монголии дул пронизывающий ветер. Танико, Буркина и Сереметра были одеты в горностаевые шубы и шапки. «Буркина, – подумала Танико, – конечно, поехала, чтобы присматривать за мной».
Она не будет пытаться бежать. По крайней мере, здесь, в Хан-Балиге, она могла надеяться, что Дзебу Где-то рядом. Могла надеяться, что Великий Хан выполнит ее просьбу и позволит ей повидаться с Дзебу, прежде чем казнит. Она хотела быть здесь.
Женщины ехали молча. Темные, присыпанные снегом кипарисы очень походили на те, что были нарисованы на ширме в спальне Кублая. Они ехали по извилистой дороге, которая временами не окаймлялась деревьями и позволяла им посмотреть на новую столицу. Всего несколько месяцев назад болотистая равнина, простирающаяся вокруг них, была необитаемой. Сейчас болота осушили, образовались озера. Вставали стены, ограничивающие территорию, в три раза большую Хэйан Кё. В самом центре разгружались повозки с землей и камнями – сооружалась гора Кублая. Строились одни дворцы, закладывались фундаменты для других. Повозки, входившие в город бесконечным потоком, везли на стройку лес и камень. Даже боевых слонов заставили работать – поднимать грубо обтесанные каменные колонны для великолепных фасадов.