– У тебя деревенские представления об искусстве любви, – прохрипел Хоригава. Он безжалостно срывал с нее одежды. В мерцающем свете свечи она мельком увидела его возбужденное тело. Ей стало дурно. Она плотно сомкнула глаза.
Танико напомнила себе, что не должна оказывать ему сопротивления. Обычай требовал, чтобы князь поступил с ней как ему того хочется. Не открывая глаз, она попыталась расслабиться. Она вспомнила, как Дзебу во время проведенной вместе ночи рассказывал ей многое о зиндзя и искусствах, в которых они совершенствуются. Он говорил, что они могут освобождать сознание от тела и совершать долгие мысленные путешествия, оставив позади физическую оболочку. Она заставила себя думать о великой белой горе Фудзи-яме, мимо которой они с Дзебу проезжали в самом начале путешествия из Камакуры. Этот безобразный маленький князь, несомненно, никогда не видел гору Фудзи.
Он причинял ей боль. Он не принимал во внимание ее чувства, не испытывал нежности к ее девственности. По его дыханию и резким, сильным движениям она поняла, что он обеспокоен только необходимостью собственного облегчения.
Ее прожгла боль. Она сжала зубы, но не смогла удержаться от громкого крика. Ощущение было таким, будто ее живот пронзили самурайским мечом.
Хоригава раскрыл глаза и оскалился, снова показав ей свои черненые зубы.
– Твои крики доставляют мне наслаждение! – прошептал он.
Он закинул назад голову, жилы на его тощей шее напряглись, его тело сотрясла короткая судорога. Затем, тяжело дыша, он перестал двигаться. Прижался к ее щеке бровью, покрытой холодным потом. Оттолкнулся от нее. Она чувствовала себя мокрой и грязной. Опустила вниз юбки, чтобы прикрыть себя. «Неужели мне придется провести всю ночь с этим человеком?»
Но было нечто еще более страшное. Ей придется провести с этим человеком всю жизнь. Будут бесчисленные ночи, похожие на эту. Отчаяние захлестнуло ее, ей хотелось плакать, но долг по отношению к семье не позволял ей показывать свои настоящие чувства этому маленькому, лежащему рядом с ней человеку.
– Было очень приятно, моя дорогая, – сказал Хоригава, скривив губы в фальшивой улыбке. – Прошло уже много времени с тех пор, когда я лежал с женщиной. Я просто был очень занят. Моя работа при дворе в эти тяжелые времена не позволяет мне предаваться удовольствиям. Но долго воздерживаться очень вредно для мужчины. Это приводит к дисгармонии сил инь и ян в мужском теле. Ты сделала для меня возможным возвращение к работе с новым рвением.
Танико почувствовала приступ любопытства.
– Я очень рада, что смогла помочь вам, ваше высочество. Ваша работа, видимо, действительно требует очень много сил. – Она добавила то, что требовало от нее хорошее воспитание: – Не могу представить, что такой физически сильный мужчина согласится долго воздерживаться.
– Совершенно верно, – самодовольно заявил Хоригава, приводя в порядок свои темные одежды. – И по этой причине я пришел к тебе сегодня, несмотря даже на то, как ты говорила, что работа требует много сил. У меня вызывает досаду то, что я не смогу остаться с тобой на всю ночь, но я вынужден сейчас уйти.
– Будете ли вы в безопасности на улице, ваше высочество? Я видела вчера драки и пожары в домах, и мне было страшно, – в действительности она не была так сильно напугана, но надеялась, что Хоригава прольет свет на происходящее в столице.
– Я ценю твою тревогу за меня, моя дорогая, но я в полной безопасности. Мой друг Согамори, министр Левых, обеспечил меня охраной самураев и для моего дома, и для меня самого, когда я выхожу из него. Эти беспорядки – результат действий мятежников, не желающих подчиниться воле императора. Но скоро они будут уничтожены, и для твоего страха не останется причин.
Танико знала, насколько бессмысленны обвинения Хоригавы, будто его противники подняли мятеж против императора. Все стороны в любой серьезной политической стычке заявляют, что исполняют волю императора, и обвиняют своих врагов в измене. В действительности, император сам не обладал реальной властью, и его волей являлась воля той фракции, которая контролировала его в данный момент.
Эти мятежники, ваше высочество, они из клана Муратомо? – спросила Танико. – Прошу простить мою деревенскую невежественность, но я не знаю этого.
От женщин не требуется знать все, моя дорогая – сказал Хоригава.
Танико с трудом поборола порыв бросить в него свечу. Вместо этого она сказала:
– Но я нахожу вас настолько интересным, ваше высочество, что не могу удержаться от вопросов о мире, в котором вы вращаетесь. – В действительности, только его связь с высшим светом и серьезные политические дела делали мысль о замужестве с ним терпимой.
– Чудесно сказано! – Хоригава поднялся на ноги. – В следующие свои визиты я объясню тебе все, что сможет охватить твой женский ум. Пока будь уверена, что мы делаем все необходимое для поддержания безопасности в государстве. Придется пролить еще много крови. Мы должны безжалостно разделаться с мятежниками. Мы должны быть свирепыми, как предки старого Ямато. Много, много голов упадет!..
Холод пронзил Танико. Она почувствовала, что в немощной оболочке этого высокомерного создания живет жажда крови, почти неестественная по своей силе. Как дочь самурая, она знала многих профессиональных воинов, но ни один из них не говорил с такой любовью о массовой резне, как этот образованный государственный чиновник.
Она положила ладонь на пол и поклонилась:
– Большая честь принимать ухаживания такого великого человека!
Завязав под подбородком шнур своего высокого головного убора, Хоригава повернулся и позволил Танико поднять занавеси, чтобы он смог выйти на террасу, а потом в сад, соблюдая таким образом ритуал секретности своего визита.
Когда он ушел, Танико повернулась и увидела, что ее тетя уже в комнате, с полотенцами и котлом горячей воды. Танико опустилась на колени и сжала лицо ладонями. Ее тело затряслось от мучительных рыданий. Тетя Цогао встала рядом с ней на колени и обняла ее.
– Для тебя это было так тяжело, дорогая?
– Тетя, я не могу этого вынести! Не могу!
Цогао похлопала ее по плечу:
– Ты должна! Твой отец приказал это. Твоей семье нужно это замужество. – Она погладила Танико по волосам. – Я знаю, это трудно. То, что ты должна делать, не может сравниться с тем, что пришлось делать мне. Я вышла замуж за человека, с которым мне было очень легко жить. Но ты, так как на твою долю выпали большие трудности, займешь более высокое положение.
– Я не могу. Я не хочу!
Цогао передвинулась так, что оказалась лицом к Танико. Ее обычно жизнерадостное лицо было ужасно серьезным.
– Ты самурайка! Твои чувства не имеют никакого значения. Если бы ты была мужчиной, то пошла бы на войну и умерла там. То, что ты приходишь в ужас при мысли о смерти, что ты хочешь жить, не имело бы никакого значения. Это было бы твоим долгом перед семьей. Разве у женщин меньше храбрости по сравнению с мужчинами? Мы тоже отдаем свои жизни, когда выходим замуж за того, кого нам укажут, вынашиваем детей, которые необходимы. Разве мать не учила тебя этому?
– Да, – едва слышно ответила Танико.
– Тогда никогда не забывай об этом. Если ты не можешь прожить свою жизнь как самурайка, не стоит жить совсем. А сейчас ложись, дорогая. Позволь мне вымыть тебя. Жалкий мужчина! Он должен был провести с тобой всю ночь и уйти только на рассвете. Каким любовником он себя считает? Ну, я полагаю, принимая во внимание его возраст и напряженную работу, на большее нечего рассчитывать. Он уже не горит огнем при виде женщины, да?
Закрыв глаза, благодарная, что Хоригава ушел от нее так быстро, Танико сказала:
– Мне от него не нужно ничего!
– Хорошо, моя дорогая. Довольствуйся тем, что имеешь. Это тоже в обычаях настоящего самурая.
«Письмо моего будущего мужа на следующее утро было шаблонным и поверхностным, любовное стихотворение переписано прямо из „Кокинсу“. Князь, видимо, думает, что у нас в Камакуре нет книг. Даже моя тетя, не оставляющая попыток уговорить меня принять это замужество, скривилась, прочитав его послание. Но письмо и стихотворение означают, что он намерен продолжать ухаживать за мной, и именно этого хочет семья.