Когда они достигли густого леса у основания гор к северу от Хэйан Кё, начался снегопад.
– Мы должны разойтись, – сказал Домей. – Мои старшие сыновья отправятся со мной. Но ты, Хидейори, должен уйти подальше от рук Согамори. Поскольку Дзебу благополучно вывел тебя из боя, вверяю тебя ему.
Домей повернулся к Дзебу:
– Господин Шима-но Бокуден из Камакуры является моим тайным союзником. Это не слишком хороший союзник – он клянется в дружбе обеим сторонам. Но он сможет понять, что Хидейори будет для него слишком ценным приобретением, и только он достаточно силен и находится достаточно далеко, чтобы защитить Хидейори от Такаши. – Домей тяжело вздохнул. – Мой младший сын, Юкио, остался в столице. Я не могу спасти его. Быть может, Хидейори останется последним из нас. В нем будущее клана Муратомо.
Дзебу кивнул, ошеломленный признанием, что расчетливый господин Бокуден, отец Танико, был в союзе с Муратомо. Быть может, это было причиной того, что он доверил одному неопытному зиндзя сопровождать свою дочь по территории Муратомо до Хэйан Кё. И по этой причине на них напали всего один раз. Но Дзебу был согласен, что господина Бокудена нельзя считать очень надежным союзником.
Когда Хидейори ушел, оставив Домея и Дзебу наедине, Домей позволил себе сникнуть.
– Я был глупцом, шике. Я помог Такаши уничтожить моего отца, а теперь уничтожил себя и сыновей. Я все сделал неправильно. Сейчас я должен радоваться смерти.
– В моем Ордене, – сказал Дзебу, – нас учили, что все едино. Победа или поражение, жизнь или смерть – все едино. Действие – это все, результат – ничто.
Домей покачал головой:
– Вера в это могла бы успокоить меня, но поверить я не могу. Ступай, Дзебу.
Глава 13
Через пять дней после поражения Муратомо в императорском дворце Моко принес Танико новость о возвращении Домея в Хэйан Кё. Танико вновь жила во Дворце Глицинии императрицы. Хоригава бросился в столицу, как только услышал о том, что Муратомо выбили из нее. Императрица Садако лежала в своих покоях, все еще не оправившись от ужаса, в который ее вверг мятеж Домея. Госпожа Акими подозрительно отсутствовала.
Моко встал на колени на террасе рядом с комнатой Танико и говорил ей сквозь ширму, покачивая головой:
– Все очень печально. Домея и его старших сыновей атаковал отряд самураев Такаши. Они сумели с боем вырваться, но все их сопровождение было рассеяно. Домей и трое его сыновей оказались одни в горах в пургу, а враг наступал им на пятки. Один из сыновей был ранен и не мог идти. Он молил своего отца, чтобы тот убил его, но не позволил попасть в руки Такаши. Наконец Домей сдался и пронзил сердце своего сына. По крайней мере, мальчик не вспорол себе живот, как поступают некоторые самураи, когда хотят убить себя.
– Ужасно, – сказала Танико. – Но Домею все равно не удалось скрыться?
– Он пытался, моя госпожа. Он и двое его оставшихся сыновей вырыли могилу для молодого человека и попытались выбраться сквозь снегопад. Они остановились на отдых в сельском доме, не подозревая, как близко подкрались к ним самураи Такаши. Крестьянин, предложивший им приют, предал их. Домей мылся, когда враги набросились на него и пленили. Двое сыновей были также безоружными. Такаши захватили всех троих и, по приказу Согамори, доставили сюда, чтобы публично казнить. Они даже вырыли тело мертвого сына и привезли в столицу его голову. Многие из вожаков Муратомо также будут обезглавлены.
– Как грустно! Что с двумя другими – младшими – сыновьями Домея?
– Один из них, Юкио, находится здесь, в столице, в доме своей матери, госпожи Акими, которую вы знаете. Они находятся под домашним арестом. Второй… Это очень интересно, моя госпожа.
Танико наклонилась и всмотрелась сквозь ширму. Она могла видеть, что Моко улыбается, открыв все дырки во рту, оставленные выпавшими зубами.
– В чем дело?
– Вы могли не слышать этого, так как покинули столицу вместе с вашим уважаемым мужем, когда бои еще продолжались, но говорят, что огромный монах-зиндзя с волосами огненного цвета творил чудеса в бою за императорский дворец.
Сердце Танико забилось быстрее:
– Это может быть только один человек!
Моко кивнул:
– И я так думаю, моя госпожа. Я также слышал, что этот монах сопровождал второго сына Домея, Хидейори, на северо-восток.
«На северо-восток, – отметила Танико. – Мне следует послать секретное письмо отцу, чтобы он поискал их».
– Когда должны произойти казни?
– Через три дня – на арене рядом с тюрьмой, в месте, называемом Рокудзо-го-хара, где улица Рокудзо пересекает реку Камо. Вокруг места казни уже установлены столбы, и головы нескольких хорошо известных мятежников, убитых в боях, смотрят с них на прохожих. Действительно, как говорил монах, мы живем в Последние Дни Закона.
– Да, – ответила Танико. – Моко, мне так хочется узнать о мире больше, чем я знаю сейчас. Все, что мне удается увидеть, происходит только за Девятикратной Оградой. Очень жаль, что офицер Домей и его сыновья должны умереть. Я знала его, и он нравился мне. Но власть людей, казнящих других людей во имя императора, не дает развалиться всему этому государству. Если я хочу познать мир, я должна знать это. Пойдешь ли ты на казнь, чтобы быть там моими глазами, Моко? Посмотришь ли ты на все за себя и за меня?
– В своей жизни я уже видел достаточно убийств, – сказал Моко, – И, вероятно, увижу еще больше, прежде чем сам ступлю в Великую Пустоту или меня подтолкнут. Меньше всего мне хочется идти и смотреть на убийства, которые я не обязан видеть. Но если это поможет вам, моя госпожа, я пойду и расскажу вам обо всем.
Моко пошел к месту казни рано, чтобы найти лучшую площадку для наблюдения. Местом, где осужденные должны будут умереть, являлось широкое круглое углубление, чуть больше человеческого роста глубиной, рядом с рекой Камо. Служащие двора, в блестящих светло-зеленых одеждах, уже огородили канатом пространство рядом с углублением для размещения знатных зрителей. Моко понял, что, если он включится в толпу обычных зрителей на берегу, он будет слишком далеко от края, чтобы увидеть хоть что-нибудь.
Но рядом с тюрьмой росло старое, огромное вишневое дерево, которое издавна использовали для публичной порки. С его верхних веток все будет чудесно видно. Привыкший к работе на стройках, Моко не боялся высоты. Через мгновение он уже надежно сидел на высоком, но крепком суку, откуда ему хорошо будет видно все происходящее.
Только примостившись на своем насесте и оглядевшись, он заметил пару мертвых глаз, смотревших на него. Столб с насаженной на него головой мятежника, убитого во время схватки в императорском дворце, был установлен совсем близко к вишневому дереву. Немного потрясенный, Моко глубоко вздохнул и подмигнул голове.
– Доброе утро, мой господин, кем бы вы ни были. Надеюсь, сейчас вы не страдаете?
Подумать только, это могла бы быть голова шике Дзебу! Но скорее всего они не стали бы насаживать на столб голову простого монаха, как и его собственную, Моко.
Постепенно площадь рядом с углублением заполнялась зрителями. Повозки доставляли высокопоставленных особ, которых допускали к лучшим местам рядом с краем углубления. Сидя на своем суку, Моко мог просматривать всю улицу Рокудзо, заполненную запряженными волами повозками: плетеными повозками, повозками из пальмового листа и высокими замысловатыми китайскими повозками с их зелеными остроконечными крышами, пользоваться которыми разрешалось только императорской семье и высшим должностным лицам двора. Повозки загораживали путь друг другу, и Моко с изумлением наблюдал за тремя драками, разгоревшимися между бежавшими вперед слугами враждующих господ.
Беспорядок усилился, когда группа всадников Такаши, блестя на солнце золотыми украшениями, стала пробиваться через середину улицы; слуги господ в повозках в страхе разбегались, увертываясь от гремящих копыт их лошадей. Моко заметил на расстоянии золотое сияние, а когда оно приблизилось, узнал золотую крышу императорского паланкина, огромного изысканно украшенного сооружения, переносимого дюжинами слуг, увенчанного золотым фениксом. Всадники Такаши, вероятно, заменяли дворцовую стражу, уничтоженную во время бунта Домея. Люди падали на колени при приближении императора Моко преисполнился благоговейного ужаса, наблюдая, как паланкин пронесли мимо вишневого дерева и установили высоко на берегу.