Согамори, а не император, сделал незаметный знак рукой, и двое придворных задернули занавеси паланкина. Множество людей, переносящих императора, вскочили на ноги и подняли золоченый дворец себе на плечи. Охрана из самураев Такаши выстроилась на лошадях впереди и позади паланкина. Бегущие впереди слуги подняли свои палки и закричали.
Вслед за императором потянулась к своим повозкам знать. Моко смотрел на Кийоси, человека, спасшего ему жизнь, когда стройный юноша удалялся рядом со своим низким, грузным отцом, Согамори залез в китайскую повозку, Кийоси вскочил на гнедого жеребца, и они уехали.
Для Моко оставшаяся часть дня была худшей в жизни. Основные казни закончились, император и знатные господа удалились, но оставалось еще около восьмидесяти мятежников, которым предстояло встать на колени в углублении и умереть. Попав в ловушку на дереве, с постепенно немеющими руками и ногами, Моко вынужден был наблюдать все до конца.
Наконец наступила темнота. Луны на небе не было. Когда он почувствовал себя достаточно безопасно, Моко каким-то образом заставил свои одеревеневшие члены работать и наполовину слез, наполовину упал со своего насеста на вишневом дереве. Он едва мог идти.
На боковой улице он нашел лавку и облегчил страдания своего тела чашкой теплого саке. «Удивительно, – думал он. – Этот молодой господин из клана Такаши, не задумываясь рубящий головы людям своим мечом, пощадил совершившего кощунство маленького плотника». Моко вспомнил слезы, текшие по щекам Кийоси, после того как он обезглавил Домея. В молодом самурае чувствовалось сострадание, подобное тому, которое Моко встречал только у двух человек: госпожи Танико и шике Дзебу.
Думая о своей госпоже и все еще потрясенный пережитыми за день ужасом и страданиями, Моко заставил себя встать на ноги, расплатился за саке и направился к императорскому дворцу.
Глава 14
Была уже ранняя весна, когда Дзебу и Хидейори предстали перед глазами дрожащего Шимы-но Бокудена.
– Домей протянул свою руку из могилы, чтобы уничтожить своих друзей? Этот дом всегда был известен как дом Такаши. Как я могу укрыть вас здесь? – требовал ответа господин Бокуден.
– Что вы имеете в виду, говоря «из могилы»? – быстро спросил Хидейори. – Мой отец мертв?
– Да, конечно. И твои братья. Ты не слышал? Дзебу почувствовал приступ скорби при мысли, что сильного, храброго Домея, на службе которому он провел два года, больше нет. Он взглянул на Хидейори, лицо которого не выражало никаких чувств.
– Как они умерли? – спросил Хидейори.
– Один из твоих братьев был серьезно ранен, и твой отец помог ему умереть. Домей и два других были схвачены, доставлены обратно в Хэйан Кё и публично казнены.
– Что с Юкио, моим единокровным братом?
– Я ничего не слышал, – сказал господин Бокуден, отмахиваясь от этих семейных печалей, как от надоедливого москита, – Но ты можешь видеть, что дело твоей семьи безнадежно. Начиная с этого времени Шима должны полностью поддерживать Такаши.
– Я понимаю, – сказал Хидейори. – Я прошу вас, во имя связей, которые существовали между вами и моим отцом, дать мне приют на несколько дней. Я думаю, что продолжу путь на север. Мне необходимо время, чтобы все обдумать и разослать письма.
Стоящий рядом Дзебу повернулся и посмотрел на Хидейори. Это был невозмутимый профиль, отмеченный печатью властности. «Этому пятнадцатилетнему юноше присущи немыслимое спокойствие и сила, – подумал Дзебу. – Другой юноша упал бы перед господином Бокуденом, моля о пощаде. Хидейори мог остаться последним мужчиной в роду, но полностью владел собой». Дзебу вспомнил «Наставление зиндзя»: тот, кто не испытывает страха, мертв. Какова цена самообладания Хидейори?
После того как монах и его подопечный вышли, господин Бокуден вытащил из стола письмо Танико и перечитал его. Оно было написано по-китайски.
Уважаемый отец!
Хочу предупредить вас, что, по словам людей, Хидейори, наследник главы клана Муратомо, направляется в вашу сторону. Я никогда не интересовалась вашими делами с этими воинствующими кланами, но и не была ненаблюдательной. Таким образом, у меня есть причины думать, что Хидейори может обратиться к вам за помощью.
В настоящее время Такаши занимают господствующее положение, и у вас может возникнуть соблазн показать свою верность им, послав в Хэйан Кё голову Хидейори. Я полагаю, что этот молодой человек будет для вас более ценным живым, чем мертвым.
По мере того как Такаши становятся более могущественными, они становятся и более высокомерными, приобретают больше врагов. Если Хидейори останется в живых, он будет естественным выбором для этих врагов, чтобы сплотиться вокруг него. Кто сейчас спасет Хидейори, будет потом держать в руках ключ от будущего.
Эти предположения предлагаются вам со всей скромностью и благодарностью за то, что вы отправили меня сюда, где я могу наблюдать за великими событиями.
Господин Бокуден хмыкнул. Что нашло на его дочь, если она посчитала возможным для себя давать ему советы в таком рискованном деле? Но в том, что она говорит, есть смысл. Ему только необходимо убедить Такаши в своей верности.
Взяв в руки кисточку, Бокуден начал письмо Согамори.
Высокочтимый Министр Левых!
Муратомо-но Хидейори в моей власти. Как мне с ним поступить? Буду держать его у себя, пока не услышу вашего совета.
Слезы образовали ручейки в белой пудре, покрывающей лицо Акими. «Не очень приятно видеть, как плачет женщина императорского двора», – подумала Танико.
– Я любила Домея, – говорила Акими. – Он был яростным и сильным воином, но также добрым и простым человеком. Я так любила его, что обрекла себя на муки, когда пошла посмотреть на его голову, выставленную на месте казни. Сейчас все, что у меня осталось, это мой Юкио, милый, прелестный мальчик. Боюсь, что его отец обрек сына на смерть.
– Почему? – спросила Танико.
– Домей завещал своей семье кровавую вражду с Такаши. Единственным способом защитить себя Такаши изберут убийство всех его сыновей. А Юкио в их власти.
Танико положила свою руку на руку подруги:
– Чем я могу помочь?
Она понимала, что Акими чувствовала к Домею. Ей всего лишь нужно было сравнить это чувство со своим чувством к Дзебу. На столбе над Рокудзо-го-хара могла красоваться голова Дзебу.
– Если ты позволишь мне говорить о твоем муже.
– Конечно!
«Будь осторожна, – сказала себе Танико. – В этом доме кто угодно может подслушивать, спрятавшись за панелями. Пока я не сказала ничего, что может повредить мне».
– У твоего мужа огромное влияние на Согамори. И я полагаю… Прости, что говорю об этом, но боязнь за жизнь моего сына делает меня храброй. Когда можно пролить чью-то кровь, князь Хоригава будет первым, кто потребует пролить ее.
– Не думаю, что князь Хоригава станет отрицать это, – сухо сказала Танико. – Он будет говорить о необходимости усилить власть императора и защитить правительство от предательских фракций.
Акими склонила голову:
– Конечно. Только мой сын не представляет угрозы императору и не думает об измене. Он ребенок. Его единственными занятиями являются наблюдения за дикими птицами на горе Хигаши и игра на флейте. Его игра очень приятна для слуха… – Она зарыдала. Танико почувствовала, как слезы заполняют ее собственные глаза, грозя вылиться наружу. Она сжала руку Акими обеими ладонями:
– Я не могу повлиять на своего мужа, дорогая Акими-сан. Но сделаю все, что смогу.
Акими взглянула на нее. Слезы испортили ее накрашенное лицо.
– Поверь мне, Танико-сан. Я сделаю все, все что угодно, чтобы спасти жизнь моего сына.