– Я думаю, что монахи наиболее свободные люди. Само слово «монах» возникло от греческого «монос» – «один». Скажем, человека семейного связывает ответственность за членов своей семьи. Или человека, который трудится на какой-то важной работе, связывают должностные, служебные отношения и иные вещи. Наиболее свободен из всех как раз монах, потому что он тот, кто решился не иметь ничего. Когда мы говорим о какой-то уставной стороне монашества – службы, посты, молитвенное правило – может показаться со стороны, что это ужасное закабаление. Но если это избирается человеком добровольно, то как это может быть связывающим элементом?
Потом еще, мне кажется, монашество, даже если взять исторически, всегда было бунтарским элементом. Именно из-за протеста против «бытового», «широко разлившегося» христианства и появилось монашество. Когда закончилось мученичество, появилось монашество – это исторический факт… Оно было таким экстремальным христианством. Люди, видя, что христианство распространилось повсюду, даже сделалось модным, стали уходить в пустыни, в горы, желая максимального приближения ко Христу именно в этом самоограничении.
Я всегда против того, чтобы говорить о себе как о бывшем хиппи. Да, фенечки, клёши остались в прошлом, но отношение к жизни – оно ведь не поменялось, и понимание мира – оно осталось прежним. И хотя мне сейчас пятый десяток и вроде пора уже давно стать политически грамотным человеком, мне все равно кажется неприемлемым любое подавление другого, лишение его права выбора, лишение его внутренней свободы. Поэтому я всегда протестовал против использования административного ресурса в миссионерской деятельности.
– А как без него?
– Ну а как раньше было без него?
– Я полагаю, что раньше были отдельные ха-ризматичные люди, которые на себе все держали. Разве сейчас это возможно?
– Конечно, возможно. Миссионер – он ведь всегда харизматичен. Человек, который идет уныло отчитывать какую-то проповедь, не сможет никого привлечь. Это ясно. Миссионер должен быть всегда воодушевлен, и воодушевлен именно осознанием правоты того, что он делает. Если он это делает, то должен в это верить и, соответственно, иметь глубокую мотивацию.
Если таких людей нет, то и Церкви не может быть в принципе. Потому что это воодушевление есть некое действие Духа Святаго, это некий благодатный дар свыше, от Бога, дар на свидетельство о Нем. Его нельзя как-то искусственно вызвать, нельзя это смешивать с какой-то экзальтацией, эмоциональной возбужденностью. Человек, находящийся в Духе, наоборот, мирен, спокоен. И я думаю, что если у нас стоит еще Церковь, а она будет стоять до конца времен, то, разумеется, такие люди тоже в ней есть и будут – иначе быть не может.
– С кем-то из той хипповской тусовки, с которой вы общались, вы потом пересекались в жизни? Многие ли в Церковь пришли?
– Очень многие. То есть, по-моему, все наиболее близкие друзья, кто не умер от наркотиков или еще от чего-то, они все в той или иной мере стали верующими людьми. Сейчас вот близкие друзья – православные, один сначала был харизматом, потом православным, теперь вот ушел в старообрядцы.
– Бунтарство сохранилось, судя по всему?
– Да-да. Двое баптистами стали. Но преимущественно все православные, конечно.
– У вас яркое миссионерское направление деятельности. А в общении со знакомыми, друзьями, еще не воцерковленными, пытаетесь ли как-то убедить, рассказать о красоте Православия? Есть ли такое миссионерское рвение?
– Я бы сказал, это такое хорошее неофитское рвение – пытаться всех убедить. Но, как можно заставить человека веровать? Это невозможно. Можно только свидетельствовать, можно отвечать на вопросы, можно говорить о своем опыте. Можно, допустим, человека победить в споре, если ты владеешь какими-то приемами ведения дискуссии. Но ты же не заставишь его изменить свою точку зрения! Совершенно нет.
– А что, по вашему опыту, чаще всего приводит человека к Богу?
– Я не знаю. У человека много путей к Богу. Они не все известны. Но я думаю, что реже люди приходят от радости. Чаще от страданий.
– Вот, например, в Тикси о чем вы пытаетесь говорить прежде всего? Просто свидетельствовать? Рассказывать о вере?
– Обычно отвечаешь на вопросы. Или к тебе пришел человек, или зачем-то ты к нему пришел – возникает разговор. А если есть разговор – диалог, разумеется, а не монолог – просто рассказываешь, почему ты именно так веруешь, почему не иначе.
– Это хорошо, если человек с вопросами приходит. Хуже, если вопросов нет.