Тим вошел в дом, бросил рюкзак в гостиной и поднялся наверх, в ванную, ополоснуть лицо и руки. Пустил холодную воду и долго держал ладони под струей, наслаждаясь прохладой. Потом пошел к себе в спальню и остановился у бокового окна, глядя на ущелье в далеких скалах, сквозь которое виднелся зеленовато-голубой кусок еще более далекого склона. Он вглядывался в этот цвет, а в голове назойливо толклись описанные выше мысли. Он жаждал теперь возвращения Гертруды, спокойной уверенности, которую внушало ее присутствие, ее драгоценная, несомненная любовь. Стояла полная тишина, наполненная звоном цикад, природа застыла в неподвижности. Он перешел к другому окну, откуда открывался вид на террасу, склон холма, долину — до самых скал. Казалось, он видит их долгие годы, привык видеть их с детства. Их вечный образ впечатался в сетчатку и сознание. Солнце, встававшее за ними, сейчас освещало их под углом, выделяя провалы и тени, слепя серыми плоскостями. Тим смотрел на них, и лицо его смягчилось, тревожные мысли забылись.
Отходя от окна, он бросил взгляд на террасу. И застыл как вкопанный, дыханье перехватило от страха. Кто-то стоял прямо под ним, на ступеньках, ведущих на цветущий луг. Это был мужчина, который смотрел, как только что Тим, через долину на скалы. Тим узнал Манфреда.
Горячий комок стыда и ужаса подкатил к горлу. Тим был в полном замешательстве. На цыпочках отступил на шаг от окна и снова замер, прижав руку к колотящемуся сердцу. Заметил ли его Манфред? Наверняка нет. А если он поднимется по ступенькам и найдет его? Не стоит ли самому спуститься и встретить его как ни в чем не бывало? Гертруда говорила, никто не знает, что Тим здесь. Как объяснить свое присутствие, как справиться с собой, чтобы не выглядеть виноватым, смущенным, застигнутым врасплох? Что он скажет, чтобы не подвести Гертруду? Такого они не предвидели и не придумали никакого объяснения на случай, если подобное случится, никакой правдоподобной истории. Не следует ли ему скрыться, не должен ли он скрыться, просто вообще не показываться Манфреду на глаза? Необходимо спросить Гертруду, что ему делать, посоветоваться с ней, но как? Если б только Манфред ушел! Тим вытянул шею и посмотрел в окно. Никакого намека, что Манфред собирается уходить. Похоже, он благодушествовал, наслаждался видом.
Если бы, думал Тим, удалось незаметно выбраться из дома, можно было бы попытаться перехватить Гертруду и предупредить ее, но как выберешься, если в доме нет черного хода? Если бы Манфред отошел прогуляться или еще зачем, но, конечно, он не отойдет. Скорее, наоборот, зайдет в дом. Вероятно, он уже заглядывал и решил, что в доме никого нет. Или мне просто оставаться здесь, пока Гертруда не вернется? Нет, нужно узнать, что мне говорить, и к тому же, если ее не предупредить, она выдаст нас одним своим замешательством. Потом Тиму пришло в голову, что он может выбраться через кухонное окно, и лучше попытаться сделать это немедленно, пока Манфред не зашел в дом. Он может наткнуться на входящего Манфреда, но попытаться стоит. В этот момент Манфред спустился на лужайку и принялся разглядывать цветы.
Тим скользнул к двери, спустился вниз и мгновение спустя был на кухне, где взобрался на раковину. На кухонном окне, обычно закрытом, не было москитной сетки. К счастью, оно открылось легко и бесшумно. Тим неуклюже сел на подоконник и спустил ноги наружу. Внизу его ждали буйные заросли ежевики. Минуту он колебался, но, услышав, как ему показалось, шаги на террасе, соскочил с подоконника, стараясь попасть поближе к стене. Земля за домом оказалась ниже, чем он ожидал. Густая листва сомкнулась над его головой.
Он скорчился у стены, совершенно не видимый, но и не способный шагу ступить в непроходимых джунглях жестких колючих стеблей. Какой же он идиот, что прыгнул сюда! Он уже поранил щеку, когда летел вниз, а теперь чувствовал, что несколько шипов впились ему в руки и лодыжки и готовы разодрать его плоть, едва он шевельнется. Десятки крохотных ежевичных пальчиков держали его за брюки и рубашку. Черт бы побрал проклятые кусты! И сам он последний дурак. Что же теперь делать?! Даже не заберешься обратно в окно — слишком высоко. Кончится тем, что придется позорно звать на помощь!
Сидеть на корточках вдруг стало невмоготу, и он двинулся, низко пригнувшись, вперед, а шипы рвали одежду, рвали тело. Он чувствовал, как по рукам, ногам, лицу течет кровь. И наконец, будто некий бог или волшебник коснулся его глаз, увидел возможный путь к освобождению. Впереди, под сводом высоких ветвей, светлело свободное пространство, а дальше, почти у самой земли, виднелось что-то вроде темного лаза. Не обращая внимания на цеплявшие его колючки, он нырнул сквозь стену листвы и шипов и упал локтями на светлое место, потом осторожно подтянул ноги и пополз на коленях в зеленый полумрак.