Они с неистовством предавались любви, словно наркотику, но после этого им хотелось метаморфоза, полета: они засыпали или же быстро вскакивали, одевались и смотрели друг на друга при ярком свете удивленными, испуганными и нежными глазами и пили вино. Они оба много пили. Гертруда чувствовала, как все это эфемерно, как зыбко. Это было не многим лучше, чем та ужасная торопливая близость в студии у Тима: лежать «будто на эшафоте», прислушиваясь к шагам на лестнице. Здесь они прислушивались, не раздастся ли звонок в дверь, который они пережидали, затаив дыхание, или звонок телефона, зуммер которого им так и не удалось окончательно заглушить, хотя они закрыли его, сделав несколько бумажных колпачков. Каждый день, по отдельности выходя из дому, они растворялись в Лондоне. Устраивали себе праздничные ланчи и обеды. Показывали друг другу разные места. Ходили по музеям и художественным галереям, о которых Гертруда, как она призналась, имела смутное представление. Раньше ей и в голову не приходило ходить туда. Тим водил ее в любопытные пабы на окраинах. Они заглядывали в мрачные сомнительные заведения у реки. Они не делали вид, что им хорошо вместе, каким-то чудом им действительно было хорошо, хотя в душе Гертруды разверзся ад и, как иногда ей казалось, в душе Тима тоже. Его голова, лицо выглядели особо растерянными, беззащитно трогательными, когда он был обнажен, тогда он казался совсем другим, и она жалела его глубоко собственнической эротической жалостью и укрывалась в его яростных потерянных объятиях, покоясь в них с неожиданным ощущением силы. Они прятали глаза, утыкаясь лицом в плечо друг другу, и даже не осмеливались откровенно говорить о будущем. Страсть не покидала их, но порой казалась безумной, обреченной. В самом воздухе, которым они дышали, висело ощущение временности и запретности. Но хотя их «новая жизнь» длилась лишь несколько дней, они говорили друг другу, что чувствуют, будто уже давно живут вместе.
Уход Анны потряс Гертруду, хотя было совершенно ясно, что та уйдет и должна уйти. Анна была очень мягкой с Гертрудой, какой только добрая, любящая умная Анна умеет быть. Она говорила о нерушимости их любви. Сказала, что всегда доступна, всегда рядом. Они больше не обсуждали Тима. Анна собрала вещи и переехала в маленькую гостиницу в районе Паддингтонского вокзала. Говорила, что поищет квартиру. Они попрощались, как на долгую разлуку, и с тех пор не общались.
Гертруду поразила реакция Анны, ее нападки на Тима, ее «выходи за кого-нибудь более достойного». Конечно, Анна значила для нее больше, чем они, но это показывало, каково будет мнение других, чего она, оказалось, не ожидала: она не «стыдилась Тима», такого не было. Но чувствовала — перед Анной — непонятный и отвратительный стыд за себя. И все представлялось непоправимой ошибкой. Конечно, Тим должен был переехать на Ибери-стрит. Его студия была ненадежным уголком, а им хотелось быть вместе. Конечно, они условились пока никому ничего не говорить. Но это означало, что они жили, как преступники.
Все эти мысли варились в голове Гертруды, как ядовитое ведьмино зелье. Пробуждающаяся после снов о Гае инстинктивная потребность в его помощи была сильней ее упорной способности возвращаться в бодрствующий мир. А теперь еще добавилась отдельная своеобразная пытка. Это было связано с Графом. Гертруда неопределенно намекнула Джанет Опеншоу о своем возможном отъезде ненадолго, полагая, что новость не замедлит разойтись среди всех, кто ее знает. Она даже сказала, проявив безотчетную способность ко лжи, которой быстро научаются даже правдивые люди, когда вынуждены что-то скрывать, что хочет повидаться со старинной школьной подругой, живущей в Херефорде. (Данная личность, Маргарет Пейли, действительно существовала.) Однако потом испытала непонятную, особую жалость к Графу. Он действительно был особым человеком, требовал особого обращения, занимал особое место, он не был просто одним из тех, кто клюнет на слух, что она уехала из Лондона. Она было собралась позвонить ему, но затем, поддавшись порыву, написала записку, приглашая зайти на бокал шерри, добавив, что, возможно, скоро уедет. Она все рассказала Тиму, и они решили, что он тоже будет присутствовать, а потом уйдет, и это послужит намеком на то, что они в конце концов остаются друзьями. Это было то, чего хотел Тим, правда, Гертруда не сказала ему, какие катастрофические последствия имела его идея в случае с Анной. Граф — другое дело. Он ничего не заподозрит и ни о чем не спросит.