— Когда покинешь студию, где ты будешь хранить картины? Мы могли бы перевезти их сюда…
— Нет надобности, я могу оставить их у Джимми Роуленда.
— Это тот парень, с которым ты делишь студию?
— Да, но он нашел себе другое жилье.
Теперь Тим работал на Ибери-стрит. В мастерской было все еще опасно, Дейзи в дурном настроении могла нагрянуть туда, хотя это и было маловероятно. Ему представилась картина: Дейзи врывается на чердак и кромсает его холсты. Увлекательное зрелище, но не в ее характере. На самом деле ему еще не хотелось расставаться с мастерской. Перетаскивать вещи — дело хлопотное, а Джимми Роуленда он приплел безотчетно. Он решил, что пока пусть все останется как есть.
Тим и Гертруда долго и неторопливо завтракали в столовой. Гай, тот ел быстро. Тим — медленно. Хотя оба, Тим и Гертруда, работали, настроение у них сохранялось праздничное. Гертруда несколько раз в неделю по утрам преподавала английский женщинам из Азии. Она только начала преподавать, когда Гай заболел, и теперь вновь чувствовала себя новичком. Ее ученицы, часто отличавшиеся умом, присущим их расе, были робки и застенчивы. Они не ходили (ни с мужьями, ни без них) к ней домой и не приглашали ее к себе. Занятия проходили в школьной атмосфере районного общественного центра. Неодолимым препятствием был языковый барьер. Помогло бы хоть какое-то знание урду или хинди, чем Гертруда не обладала. С каждой ученицей она занималась отдельно и, оставаясь наедине с этими хорошенькими, внимательными, волнующимися женщинами в самых красивых на свете одеяниях, порой чувствовала, будто сама переносится в их далекую страну. Бывало, не находя слов, она тянулась через стол и касалась хрупкой смуглой руки, и так ученица и учительница общались между собой, с наворачивающимися на глаза странными счастливыми слезами или беспомощно смеясь. Она пыталась описать это все Тиму, но он, не видевший этих женщин, не мог понять ее.
Тим между тем работал по утрам. Он любил оставаться один — с успокоительными мыслями о Гертруде, но в одиночестве. Оно было ему необходимо. Он занял под мастерскую комнату Анны — там было достаточно света, — перевез на такси и расположил в ней крупные и выглядящие наиболее живописно предметы своего ремесла, а также некоторые картины из тех, что поприличней. Перевез он и запасы досок, найденных на свалках, чтобы писать на них, хотя они вряд ли понадобились бы, поскольку Гертруда накупила ему прекрасных дорогих холстов — или он купил их сам на деньги Гертруды, или на свои, ибо теперь они совместно владели их земными сокровищами, то есть имуществом. К этому еще требовалось привыкнуть, и он старательно освобождался от своего обыкновения экономить. Он пока не притрагивался ни к одному из этих прекрасных белых прямоугольников, даже в мыслях. Занимался набросками, сделанными во Франции (но не зарисовками «лика», их он оставил на потом). По просьбе Гертруды сделал две акварели, изображавшие цветы, но неудачные, и иногда, когда она уходила к своим ученицам, выбирался в парк и рисовал деревья. Еще они любили вместе совершать небольшие путешествия на метро. Тим вынужден был признаться себе, что еще не способен толком взяться за работу.