— Готовлю завтрак, — сказала Дейзи Баррет. — Ты кто такая, черт возьми?
— Меня зовут Анна Кевидж. Пожалуйста, извините…
Анна сознательно явилась, не подготовившись, не представляя, что будет говорить. Сейчас она неожиданно растерялась, словно незваной заявилась в гости; в каком-то смысле так оно и было.
— Выпьем? — предложила Дейзи.
Она вышла из-за перегородки, и Анна смогла рассмотреть ее. Она была высокой, немного выше Анны, очень худой и изможденной. Всклокоченные темные с проседью волосы были коротко острижены и забраны за уши. Лицо усталое. И не то чтобы морщинистое, но как бы покрытое плесенью беспокойства и раздражения, трачено временем, хотя она выглядела еще молодо, даже привлекательно. Вокруг больших темно-карих глаз следы ярко-синих теней, на длинных губах, от уголков которых шли вниз тонкие морщинки, — остатки подсохшей отслаивающейся помады. Анне вдруг стало жалко ее, и одновременно она почувствовала что-то грозное в этой потрепанной неряшливой фигуре. Дейзи оказалась совершенно не такой, какой она представляла ее себе; и она поняла, сколь наивна была, воображая эту «любовницу» маленькой, нахальной и пухленькой.
Анна хотела было отказаться от предложения выпить, но потом подумала, что лучше будет согласиться.
— Спасибо.
Дейзи протянула ей большой стакан розового, села к столу и налила себе.
— Будем!
— Будем здоровы!
— Дождь идет?
— Нет.
— Так и думала, эта дрянь за окном слепит, как солнце. Как, ты сказала, тебя зовут?
— Анна Кевидж.
— Никогда не слыхала. Занимаешься живописью?
— Нет.
— Тогда ничего не понимаю. О-хо-хо! Хочешь перекусить со мной? Сегодня, кроме бобов, ничего нет. Сегодня! Будто в другие дни у меня бифштекс из вырезки. Ты вегетарианка?
— Нет.
— А похоже.
— На ланч я вообще ничего не ем.
— Хорошо, а то тут не хватит на двоих. Шучу. Пей. Ты не сказала, чего тебе нужно. Как вообще нашла меня?
— Спросила в «Принце датском».
— Не замечала тебя в «Принце». Как узнала, что я знакома с Тимом? Глупый вопрос, всякий об этом знает.
— Конечно, я знаю о вас с Тимом, — сказала Анна. — Знаю, что вы давно вместе и…
— Ладно, ладно. Странная ты. Откуда знаешь Тима, вместе в детсад ходили? Ищешь давнишнего дружка?
— Нет…
— Тогда для чего он тебе? Или ты из полиции? Если вдуматься, это вполне может быть.
— Почему вы так думаете?
— Я всегда думаю о полиции. А Тим capable de tout.[117] С ним ничего не случилось, да что я говорю, с ним всегда что-то случается, но чего-нибудь страшного не случилось, нет?
— Нет.
— Так мы далеко не продвинемся. Хватит говорить о Тиме, я не в настроении. Поговорим о тебе. Сколько тебе лет?
Анна вспыхнула от такого прямого вопроса.
— Тридцать восемь.
— Чем зарабатываешь на жизнь? Плащ у тебя довольно дорогой, хотя и не новый. Кстати, снимай его и садись.
Анна сняла свой черный, сохранившийся с монастырских времен плащ и села на расшатанный кухонный стул. На ней было белое летнее платье от «Либерти» с рисунком из розоватых цветов вишни, подарок Гертруды. Она нервно подобрала юбку под колени и маленькими глоточками прихлебывала вино.
— Что-то одна я говорю. И не бойся меня. Не съем. Я рада таинственной гостье, ко мне нечасто захаживают гости, таинственные или еще какие. Мне нравится твоя прическа, как у меня. Замужем?
— Нет.
— Лесбиянка?
— Что?
— Предпочитаешь женщин?
— Нет.
— Так чем же ты занимаешься? Писательница?
— Нет.
— А я писательница. Пей. Совсем не пьешь.
— Я думала, вы художница, — сказала Анна.
— Нет… была… но бросила… я романистка. Писательство все же — ад. Кто же ты, если не писательница, не художница, не лесбиянка, не домашняя хозяйка?
— До недавнего времени была монахиней, — ответила Анна.
Разговор, который пошел в непредвиденном направлении, смущал ее, а лгать не получалось. Да и не хотелось. Дейзи против воли нравилась ей. Но пора было положить конец этому допросу и узнать то, что ей необходимо было узнать. Другой возможности могло и не представиться. О знакомстве, предполагающем продолжение, совершенно не могло быть и речи.
— Монахиней? О боже! Из тех, что сидят взаперти и глядят сквозь решетку?
— Да, из тех.
— Наверное, это ужасно. Хотя есть что-то и очень привлекательное, так сказать, волнующее. Тебе надо бы написать об этом роман, он мог бы стать бестселлером. В этом есть что-то нездоровое, что притягивает людей. Хотелось бы мне самой испытать то, что ты испытала, тогда моя книга, может, стала бы увлекательнее. Почему не написать роман? Исповедь монахини! Ручаюсь, были там у вас в монастыре всякие делишки, так ведь?