— Прекрасно. И думаешь, это долго продлится?
— Да, могу поручиться.
— Тима это не будет смущать?
— Нет, конечно нет. Потому-то это и стало возможным. Тим и я… мне трудно объяснить, это так сложно… к тому же, как тебе известно, уже проверено на опыте. Я могла выйти только за Тима… и никогда за Питера… сейчас я это понимаю. Тим знает, что ему совершенно нечего опасаться, и он, по его собственному признанию, очень любит Питера. В прошлом Питер был исключительно добр к Тиму.
— Значит, ты ручаешься, что вы все сможете быть счастливы?
— Не вижу причины, почему не быть! Когда человек в счастливом браке, он волен любить других и быть любимым ими. Я теперь далеко не так строго смотрю на это, намного шире, чем прежде, и в некотором смысле Тим помог мне стать более свободной в том, что касается чувств.
— Вот ты и подумала, почему бы не любить и Питера тоже?
— Да. То, что я не любила Питера и он страдал от этого, было единственным, что омрачало мое счастье, и я подумала, отчего бы не стать окончательно счастливой и не сделать счастливым его. И мне было не все равно, что он думает…
— Что он думает о тебе?
— Да, и…
— Ты владела его мыслями и не хотела лишаться своей власти над ним, что ж, понимаю. В конце концов, он мог бы осудить тебя.
— Не думаю, что ему когда-нибудь удалось бы излечиться настолько, чтобы это произошло!
— Даже если бы он немедленно уехал?..
— Я обязана была избавить его от отчаяния, удержать, спасти. Зачем ему быть несчастным, когда я легко могу сделать его счастливым, просто будучи внимательной к нему? Несчастье — глупо. Он умный человек…
— Героический, — сказала Анна.
— Героический?
— Что довольствуется столь малым.
— Ты называешь это малым — быть любимым мной?
— Ох, Гертруда, я тебя просто обожаю! — сказала Анна и не выдержала, рассмеялась.
— Он хочет по-прежнему любить меня. Любовь, ты же знаешь, — это деятельность, она как служба. Он будет счастлив в своей любви, зная, что я знаю и ценю ее.
— Понятно.
— И вот… да ты сама видела. Он мой навсегда. Обещал, что никуда не уедет. Поклялся кровью дорогой своей Польши.
— Чем?
— Кровью дорогой своей Польши. Законченный романтик, не правда ли?
— Что сказал бы Гай обо всем этом! — воскликнула Анна.
Это было жестоко, но она должна была заглушить собственную боль.
Гертруда стойко выдержала удар.
— Считаешь странным, что я могу говорить о счастье, потеряв Гая?..
— И в мыслях не было…
— И все-таки странно. Думаешь, я не печалюсь о Гае? Печаль никуда не ушла, она по-прежнему живет во мне. Но человеческая душа так велика. Вмещает одновременно и печаль, и счастье.
— Знаю.
— Хорошо, я сказала, что для полного счастья мне недоставало Питера. Я имела в виду — среди всего другого. В жизни большинства людей, а может, каждого человека есть ужасные вещи, которых не изменить и которые остаются с ним навсегда. Ты не должна была напоминать мне.
— Прости, я…
— Нет-нет… а о том, что подумал бы Гай, я и сама себя спрашивала. Что касается Графа, он понял бы. Хотя при Гае ничего подобного и быть не могло. Он чувствовал бы, что это… дурной тон.
— Да, легко представить.
— Когда Гай был жив, Граф был в порядке, ему удавалось справляться с собой.
— Это правда…
— Что до Тима, Гай, конечно, был бы изумлен! Но это до известной степени пустой вопрос: что подумал бы Гай. Он теперь в ином мире. Если бы Гай был жив, я никогда не полюбила бы никого другого, даже не взглянула бы на другого мужчину. Гай создал меня, какой я была с ним и какой остаюсь сейчас. Но я тоже изменилась. Чтобы пережить страшную утрату, необходимо стать иным человеком. Это может показаться жестоким. Само выживание — жестокая вещь, выжить — это значит перестать думать о том, кто ушел.
— Верно.
— Я и не задумывалась о Тиме. Ничего такого не ждала и не искала.
— Но это произошло. Человек должен принимать счастье, как он принимает горе, если приходит то или другое.
— Да.
— Эй-эй, белый лебедь… спрашивала я тебя о белом лебеде?
— Спрашивала.
— Нет больше всей той загадочности Гая, нет его особого величия и очарования, и самого его нет, чтобы узнать у него. А «она продала кольцо» помнить?
— Это тоже была его присказка?
— Да, эти забавные присказки были как заклинания: о кубе, «она продала кольцо» или «не надо ей было продавать кольцо».
— «Она» — это, конечно, Джессика, — сказала Анна. — Из «Венецианского купца».[141] Она продала кольцо, подаренное матерью ее отцу.
141