Жак презирает собственную болтовню, если она не ведет к действию. Он сам называет себя «подлым негодяем», который носит ливрею «вместо того, чтобы вернуться к земледелию, самому полезному и почетному занятию». Работа, труд — вот о чем тоскует Жак, и в этом урок для его Хозяина, прозревающего жизненное величие своего слуги. Когда чернь принимается рассуждать, все погибло, говорил Вольтер; все спасено, утверждает Дидро, не скрывая любви к своему незнатному герою.
В конце романа Хозяин хотел бы еще раз отстегать слугу за его проделки, но поздно — лопнул ремень. Да и какой он хозяин, если обокраден и нищ, как и Жак? Им просто необходимо стать открытыми единомышленниками и друзьями, и Хозяин окончательно признает умственное и моральное превосходство Жака, он понимает, что все «великие свитки» будут перечеркнуты только тогда, когда слуги станут диктовать господам. «Это я его лакей», — прозревает Хозяин, и Жак завершает переворот в их отношениях знаменательной сентенцией: «Жак правит своим Хозяином». Мы будем первыми, про которых это скажут, а затем начнут повторять про тысячи других, гораздо лучших, чем мы с вами». Вот идейная формула единства здоровых сил нации накануне политического переворота и призыв к решительным действиям.
Так ли, впрочем? Сентенции и действия героев могут показаться запутанными, недостаточно определенными. Но костры ведь еще горят, и Бастилии стоят прочно. На всякий случай Дидро прямо подсказывает недальновидному читателю: «Будьте осмотрительны, если не хотите в разговоре Жака с Хозяином принять правду за ложь, а ложь за правду. Я вас должным образом предупредил, а дальше умываю руки».
«Жак-фаталист» обозначил существенный поворот в развитии Дидро лак художника. Разрыв с традицией здесь еще более резкий, чем в «Монахине», и приемы индивидуализации совсем иные. Внешние приметы персонажей преднамеренно оставлены в тени (хотя встречаются и живописные портреты, вроде, например, портрета красивой трактирщицы); подлинную пластику обнаруживает идейно нацеленная мысль. Идеи — это и есть настоящие герои Дидро в «Жаке-фаталисте», но персонажи не привязаны к ним жестко и ни в коем случае не являются их символами или иллюстрациями. Среда («положения») и характеры обусловливают зарождение и проявление мнений, их обмен и шлифовку; идеи действуют только в людях, через людей. И — великое мастерство художника! — пластика мысли вызывает ощущение физической пластичности. Уроки драматургических неудач не остались бесплодными. То, что сопротивлялось сценическому воплощению, уложилось в чуждую всяким канонам и штампам, всякой предрешенности форму романа-диалога. Впрочем, нетрудно представить сценическую интерпретацию «Жака-фаталиста» в современном интеллектуальном театре.
Роман-диалог у Дидро воплощает в себе новый аспект реализма — реализм идей, который, в свою очередь, обрел новое свойство — сознательную оценку действительности и приговор над ней.
Форма романа-диалога вполне этому соответствует, здесь отвергнута внешняя занимательность ранней просветительской прозы, Дидро неустанно пародирует подробные описания действующих лиц и обстановки, поскольку они оторваны от динамики повествования, а особенным насмешкам подвергается прокрустово ложе сюжета. Концовка произведения пунктирна: Жак обретает жену, Хозяин убивает де Сент-Уэна, а читателю, который требует именно такого рода событий, и жаловаться не на что… Отступления от фабулы, скачки и перебивы, пусть даже, пользуясь выражением Дидро, «неудобоваримый винегрет», — вот что дает возможность построения драмы идей. Цепи сброшены, фабульность перестает затемнять истинный смысл повествования.