Глава 16
Остановить Эдика Аграновского? Бесполезное занятие. Ровно в 19.30 следующего дня он уже стоял на коврике у двери квартиры Коломийцевых. Пал Палыч впустил его, сухо предложил раздеться и пройти в комнату.
— Обувь можете не снимать, — добавил он очень кстати, — в носке Эдика большим пальцем правой ноги была пробита дыра. Эдик держал за спиной картонную коробку с бисквитным тортом, пластикового пупса с голубым бантом и бутылку Шампанского. — У нас не Новый год, — еще суше заметил Пал Палыч, — прошу вас, садитесь.
Мона Ли была отправлена с бабушкой в детскую — писать прописи. Карандашом.
— Итак? — Пал Палыч был в темно-сером костюме, при белой рубашке и ленинском, в горох, галстуке. Роговая оправа придавала ему несвойственную серьезность — так суров он был только при чтении приговоров, — прошу ваши документы, молодой человек.
— А ваши? — попробовал схамить Эдик, — давайте будем открыты друг перед другом?
— Я полагаю, — Пал Палыч расстегнул верхнюю пуговицу пиджака так, чтобы стал виден жилет и тяжелая золотая цепь от часов, — вам удобнее будет выйти через дверь. Обычным манером, так сказать. Или вас спускают с лестницы? — Эдик бросил на стол книжицу паспорта и «госфильмовское» удостоверение. Пал Палыч прочел, не торопясь. Отметил про себя, что на фото Аграновский выглядит моложе и респектабельнее.
— Убедились? — Эдик улыбнулся, обнажив розовые, детские десны, — я не проходимец, как вам бы хотелось думать. Ну, даете согласие на съемку дочери? — Эдик покосился на старые фотографии, стоявшие в вычурных серебряных рамках. Какие лица, — подумал он, — таких сейчас не делают. Аристократия, черт бы их побрал. Ломается, а сам только и думает, как его дочурка будет красоваться на премьере в Доме фильма. Двуличная личность. Орел двуглавый. — Эдик стал думать, что бы еще обидное сочинить про этого немолодого человека, в котором ощущалось непоколебимая уверенность в себе и презрение к нему, Эдику. Эдик качнулся на стуле, протянул руку к люстре и постучал двухцветной шариковой ручкой по подвеске, — шикарная вещь!
— Что? — переспросил Пал Палыч.
— Люстра, — говорю, — шикарная…
— Вы хотите люстру? Купить? — Пал Палыч чувствовал, как дергается жилка на виске — так бывало всегда, когда он ясно ощущал опасность. — Эдуард?
— Можно просто Эдик, — Аграновский еще раз прошелся ручкой по подвескам — они запели нежно, буквально ангельски, — какая слащавая гадость, — подумал про себя Эдик, — итак? Ваши условия? Нонну необходимо будет привезти, — Эдик достал блокнот, зачирикал ручкой, — вот, тут необходимые телефоны и адреса. Как только вы с дочерью будете готовы выехать, или — вылететь, сообщите ЛИЧНО мне. Вам будут оплачены билеты, разумеется, в разумном пределе. Так, у меня с собой фотоаппарат, — Эдик нагнулся за портфелем, — сейчас сделаем снимки — фас-профиль, непринужденную фотку дома, хорошо бы в костюме историческом… ну, это я договорюсь с театром, кстати! Неплохие костюмерные, удивительно даже — для такой дыры.
— Вы, вероятно, не можете знать, — Пал Палыч сцепил челюсти, отчего стал похож на бульдога, — что Орск еще ДО революции был одним из крупнейших городов — и! Заметьте! Богатейших! Добавьте к этому эвакуированных в войну, театры…
— Да-да, я просто потрясен! — Эдик переигрывал, но старался держаться на равных, — итак? Зовите дочь, начнем снимать, пожалуй…
Пал Палыч встал, подошел к одноногому столику, на котором стоял трофейный «Telefunken», нажал клавишу цвета бильярдного шара — послышался неясный треск, будто где-то говорили все разом, мешая друг другу. Пал Палыч обернулся:
— Уходите, Эдуард. Моя дочь ни при каких условиях не будет сниматься в кино. По той простой и очевидной причине — она слишком мала для этого. Объяснять вам, человеку, как я понимаю, достаточно циничному, на чем основано моё решение — я не считаю нужным. Никаких фотографий. И вообще — советую вам держаться как можно дальше от моей дочери и моей семьи. Честь имею! — Пал Палыч даже прищелкнул каблуками — он не знал, что его отцом был не бравый штабс-ротмистр Коломийцев, а весьма далекий от Белой Армии комбриг Войтенко.