– Случилось, – мрачно сказал книгочей. – Мы можем где-нибудь поговорить?
– За углом есть вполне пристойная таверна.
– Пристойная? – фыркнул Унсуе, как показалось мне – с легким презрением. – В этом районе разве бывают пристойные заведения?
– Для этого квартала – вполне пристойная, – спокойно парировал я. – Там тебя гарантированно не зарежут в первую же минуту. К тому же, там меня знают.
В «Маньяна» меня действительно знали. И даже могли накормить и напоить в кредит, если бывали трудности с монетой. Хорошо, что такие трудности последнее время случались все реже – я слыл удачливым и пронырливым сыскарем и все больше людей обращались ко мне. Я, если честно, даже стал задумываться о более приличествующем жилье в более приличествующем квартале Картахены.
– Так что же стряслось? – спросил я, когда мы уселись за стол в самом дальнем углу таверны и пригубили первое пиво.
Старик поднял на меня испытующий взгляд. Снова заблестели его глаза, а в паутине глубоких морщин словно бы запутался немой вопрос.
– Скажи-ка, Веласкес, – спросил книгочей немного погодя. – С тобой никаких странностей не происходит? Ну, там, дурные сны, или необъяснимые желания… наведаться к Эстебан Бланкес, например. А?
Я задумался. Сны… Сны бывают, этого не скрыть. А вот необычных желаний я припомнить не смог. Впрочем, я понимал о чем на самом деле спрашивает книгочей. Печать той самой книги. Он считает, что раз я открывал «Око бездны» – на меня легла некая зловещая печать. И якобы однажды я обнаружу, что не принадлежу сам себе.
– Нет, Ксавьер Унсуе, – ответил я, как мне показалось – вполне искренне. – Я не чувствую над собой проклятия. Что же касается дурных снов – так они всем периодически снятся. Даже праведникам. Это все, что ты хотел услышать?
Книгочей продолжал сверлить меня взглядом. Скорее всего, он не поверил, что я ничего особенного в себе не замечаю. Потом угрюмо уставился в полупустую пивную кружку.
– Книгой снова заинтересовались, – сказал он тихо.
Я едва не подскочил на лавке. Неужели пришло время разгадать загадку книги и монастыря? Я ведь поклялся разгадать ее когда-нибудь. Правда, мне совершенно не верилось, что случай подвернется так скоро.
– Кто? – спросил я, подавляя в себе целую бурю противоречивых чувств.
– Рикардо Эчеверья. Студент.
– Как давно?
– Он ходит ко мне уже второй год. Сегодня утром я заметил, что он подходил к полке с монастырскими книгами.
– И это все? – протянул я с сомнением.
– Он дотрагивался до книги. Я видел. Воз, даже не в первый раз.
– И что ты хочешь от меня?
– Проследи за ним, – шепотом попросил Унсуе. – Я так больше не могу.
– Не можешь чего? – жестко спросил я. – Не можешь молчать, когда твои читатели идут на смерть?
Унсуе враз стал казаться даже не старым – дряхлым.
– Раньше, выходит, мог? – продолжал я. – А, книгочей? Что это с тобой вдруг случилось?
Я понимал, что поступаю жестоко. Но остановиться не мог.
Некоторое время мы просидели в звенящем молчании. Наконец я слегка оттаял.
– Сколько у нас времени? У нас… и у него?
– Не знаю, – все еще шепотом ответил Унсуе. – Думаю, с неделю.
– Где он живет?
– В студенческом приходе Санта-Розалины, невдалеке от собора. Знаешь где это?
– Знаю, – вздохнул я. – Как, говоришь, его зовут? Родриго Эчеверья?
– Рикардо. Рикардо Эчеверья, – поправил меня книгочей. Впрочем, я прекрасно запомнил имя и с первого раза. Я ведь сыскарь все-таки, а не выживший из ума нищий с Муэрта Фолла.
– Ладно, – отрезал я. – Я займусь этим. Постарайся никуда не отлучаться из своей норы, ты можешь мне понадобиться в любое время, – я встал и бросил на стол медную монетку.
– И вот еще что, – добавил я несколько мягче. – Прости, что я был с тобой так резок, Ксавьер Унсуе…
Мне показалось, что от меня испуганно отшатнулось что-то огромное и темное. Словно заметило во мне нечто губительное для себя.
М-да. И это называется, я никаких странностей около себя не замечаю.
За неделю я изучил жизнь Рикардо Эчеверья буквально по часам. Чем занимается, куда и когда ходит, когда спит, когда есть – словом, все-все-все. Я не мог не заметить, что ведет он себя не совсем обычно – часто замирает на улицах, словно в задумчивости, а потом в друг начинает недоуменно вертеть головой, словно не может понять где находится и как здесь очутился. Знакомые его тоже отметили, что Рикардо последнее время стал рассеян и часто не замечает вопросов, с которыми к нему обращаются. Отец Гонсалио, который преподавал в Санта-Розалине философию, слово господне и литературу все это подтвердил, и высказал предположение, что юноша просто устал.
Мне так не казалось. Друзей у Рикардо было немного, и, слава богу, никто из них не знал о природе моих истинных занятий и интересов. Я что-то сочинил им о причинах, по которым якобы разыскиваю Рикардо и едва успел отделаться от них и затеряться в толпе, когда сам Рикардо показался вдали на улице. Он брел, повесив голову, в сторону студенческого прихода; брел с северо-востока. Библиотека Ксавьера Унсуе находится именно там.
Я внимательно наблюдал за ним из-за палатки торговца свечами.
Вот на ком печать безысходности видна была с первого взгляда – такой вид бывает у неизлечимо больных.
Я впервые разглядывал Рикардо Эчеверья так близко.
Он миновал ворота прихода, рассеянно кивнул старику-привратнику, и, прижимая локтем небольшой сверток, направился ко входу в камчой.
Почти сразу же я заметил и Ксавьера Унсуе. Неуклюже пытаясь казаться незамеченным, он шел следом за Рикардо; при этом старый книгочей смешно вытягивал шею и старательно вертел головой. Я поспешил ему навстречу.
Меня он не заметил – я подождал, пока Унсуе пройдет мимо и легонько дернул его за рукав.
Книгочей вздрогнул и обернулся. Затем облегченно выдохнул.
– Это ты, Веласкес! Как вовремя я на тебя наткнулся!
Я не стал уточнять – кто на кого наткнулся в действительности.
– Эчеверья взял ! «Око бездны» сейчас у него! Подумать только, я в первый раз заметил пропажу книги раньше, чем пропажу своего читателя…
Унсуе так исступленно и так громко шептал, что прохожие стали оборачиваться, я потянул его с площади прочь, в тихое место под оливками напротив собора.
– Думаешь, это знак, что он собирается направиться в Эстебан Бланкес? – спросил я, когда уверился, что посторонние уши нас не услышат.
Унсуе взглянул на меня, как на умалишенного.
– Конечно! Зачем еще ему книга?
Я пожал плечами:
– По-моему, в монастырь он мог бы и без книги отправиться. Что-то тут не так…
Книгочей сглотнул; кадык под дряблой кожей на горле дернулся, словно пытался вырваться на свободу.
– Не знаю. Все, кто приходит в Эстебан Бланкес без книги, ничего там не находят. Только пыль и запустение. Думаю, книга позволяет заглянуть туда, куда остальным смертным путь заказан.
– Заглянуть – и остаться там навеки? – саркастически хмыкнул я.
– Как знать, – задумчиво сказал Унсуе. – Воз, заглянув, и мы не захотели бы вернуться в Картахену.
Я помолчал.
– Ладно, – вздохнул я. – Пойду его отговаривать…
Книгочей вцепился мне в руку:
– Нет!
Я удивленно замер.
– Почему – нет? Он же пропадет! Пропадет, как и все остальные!
Ксавьер Унсуе продолжал держать мой локоть с неожиданной для человека его возраста силой.
– За ним нужно проследить, Веласкес! Пойти в монастырь следом за ним, и самим все увидеть. И понять.
Я задумался. В самом деле. Ну, отговорю я сейчас этого одержимого студента, хотя что-то заставляло меня усомниться в успешности подобной попытки. Найдутся ведь другие. Потом. Кто знает, в чьи руки попадет эта книга, когда старый Унсуе умрет?