Распорядившись долбить потолок, Игнат Федорович, уже потерявший интерес к мертвецам, попрощался с Поскребышевым и направился в свой кабинет. Если Котел не соврал, то случившееся сегодня померкнет перед запланированным на завтра бунтом.
Следовало обдумать тактику.
Если разом засадить в ШИЗО всех блатных, во главе с Крапчатым, это ничего не даст. Их шестерки, приворовывающие и прочие возмутители лагерного спокойствия, для которых места в трюме просто не хватит, все одно провернут задуманное, но уже без должного руководства. А нет ничего хуже шестерки дорвавшейся до власти.
Следовательно, положение даже усугубится.
Другим вариантом, сумасшедшим по своей сути, было пойти на поводу у блатных. Но не просто разрешить им будоражить мужиков, а напротив, объявить в колонии внеочередной выходной день. Или даже несколько. И этим спутать блатным все планы. Но есть еще и невыход на проверку…
В любом случае, следовало как можно скорее выяснить, чем конкретно продиктовано такое решение Крапчатого. Идти на очередной компромисс, если он вообще возможен, придется, но кум не ручался за прапорщиков. Они, подогреваемые жаждой мести, могут наворотить слишком много такого, что никакое соглашение с вором, даже временное, даже фиктивное, уже будет невозможным.
Придя к выводу, что в любом случае требуется вызвать вора, майор уже хотел было нажать кнопку звонка, вызывающего нарядчика, как вдруг, после короткого удара в дверь, она распахнулась и на пороге кабинета возник недоумевающий прапорщик Сергиенко.
— Игнат Федорович, вам там баба звонит. — Сообщил Серый.
— Какая баба?
— Да откуда ж мне знать?
— А где твое «там»?
— Да, на вахте…
Покачав головой, и недоумевая, кому же он мог потребоваться в воскресенье, кум вышел вслед за прапорщиком. Сергиенко проводил майора к аппарату и, указав на валяющуюся на столе трубку, вернулся к выполнению своих прямых обязанностей.
— Слушаю. — Проговорил Лакшин в трубку.
— Алло, Игнат Федорович? — Голос женщины был куму явно знаком.
— Да, я.
— Я — Широкогорлова. Помните?
Теперь кум припомнил эту женщину, врача женской зоны.
— Слушаю вас, Светлана Ильинична.
— Вы помните о вашей просьбе?
— Конечно.
— Знаете, что ей сказали? Поезд ушел. Закрылась, мол, лавочка.
— Вот видите, а вы беспокоились… Все же хорошо кончилось.
— Да, но она так и не вышла на тех, кто нам был нужен.
— Теперь это неважно. — Ляпнул Лапша и тут же пожалел о сказанном.
— Что вы сказали? — Ошарашено пробормотала в трубку Широкогорлова. — Не важно? Моя девочка подвергалась, бог знает, какому риску, а вы заявляете, что все это не важно?!
— Извините. — Твердо проговорил майор. — Судя по вашим же словам, риска не было никакого. Ведь она не нашла организаторов.
— Да, но…
— Я вам бесконечно признателен за помощь. — Несколько теплее произнес Лакшин.
— А сейчас прошу меня извинить. Меня ждут неотложные дела.
Кум положил трубку на телефон и тяжело вздохнул.
2. Месть Кулина
Бегло полистав почти весь дневник, Николай гораздо внимательнее прочел последние его страницы. Те, где описывался знак и те точки, куда следовало нажать, чтобы открылся тайный проход. Знаки эти Куль по корпусу видел во множестве, но в дневнике было указано расположение лишь одного. Того, что находился на этаже восьмого отряда. Не было никакой схемы, вообще ничего, что помогло бы бесконвойнику сориентироваться в тайных ходах.
Зек плотоядно ухмыльнулся. Что ж, придется провести разведку боем.
Спрятав бумаги обратно в тайник, Кулин забрал из него нож, прихватил вжикающий фонарик на ручной тяге, и твердым шагом отправился обратно в восьмой отряд.
Указанный Гладышевым знак находился в узком коридорчике, в конце которого находился кабинет отрядника. Это было самым малопосещаемым местом во всех отрядах. Туда заходили лишь шныри, да старички-поломои. Все остальные старались избегать этого места, а уже если и появлялись там, то отнюдь не для чтения стенной газеты, а по вызову начальника отряда.
На площадке второго этажа Куль напоролся на Котла. Завхоз стоял, явно кого-то поджидая.
— Ну, Кулин, — Насупился Игорь, прочтя бирку на груди бесконвойника, — Ты что ли долбить пришел?
— Чего долбить?
— Потолок.
— Ты трёхнулся, или что? — Участливо поинтересовался Николай. — Какой потолок?