Роман бессильно прижался лбом к косяку. Что же ему делать? Даже дорогу в школу шеф обещал перекрыть, а где еще нужна Романова русская литература? Он знает английский и французский, знает хорошо, но диплома иняза у него нет. А факультеты иностранных языков ежегодно выплевывают сотни дипломированных переводчиков. Так на что же он завтра станет жить?
Господи, хорошо хоть жилье есть! Но… За квартиру надо платить. Свет, вода, газ, телефон. Роман тихо застонал сквозь зубы.
Может, он зря так покорно сдался? Надо было сопротивляться, отрицать все обвинения, отказаться подавать заявление, наконец, пойти на судебный процесс…
Телефон зазвонил надрывно и протяжно. Роман нашарил трубку.
- Здравствуй, сынок, с наступающим тебя, - добродушно сказал голос в трубке.
- Здравствуй… папа, - выдавил Роман. Называть папой человека по ту сторону провода – это требовало усилий.
- Что тихий такой? На кафедральной вечеринке перебрал? Новый год празднуете?
- Отец, ты что-то хотел? – перебил его Роман.
- Что ж, к делу, - голос в трубке стал строгим. Вот уж что не изменилось: в детстве этот тон сулил неприятности, и сейчас – тоже.
- Надеюсь, ты понимаешь, Роман, что завещание твоей матери – абсурдно. Она не имела ни малейшего права оставлять квартиру тебе. Эта квартира – наша с ней совместная собственность.
- Квартира была бабушкина.
- Это совершенно неважно, Роман. И речи быть не может, чтобы квартира осталась у тебя.
Роман растерянно оглядел обшарпанные стены своей однокомнатной.
- Но у тебя же есть квартира, отец! Зачем тебе еще одна?
Он не видел, но ясно представлял как далеко, на той стороне Днепра, в просторной трехкомнатной, в которой прошло детство Романа, отец осуждающе качает головой.
- О моей квартире ты забудь. Она всегда была моей, еще когда я с матерью-покойницей даже знаком не был, а тебя и в проекте не предвиделось. Что за манера такая, об отцовском имуществе думать? – он возмущенно фыркнул, - По-твоему, я в состоянии всю жизнь работать? Скоро уже на пенсию. А быть как наши нищие старики я не собираюсь. Твою… то есть, нашу с покойной матерью квартиру я буду сдавать. И тебе легче – не придется меня содержать.
- Твоя пенсия через десять лет! И как ты себе представляешь – ты будешь квартиру сдавать, а мне куда, в коробку под Старый мост?
- Только не надо преувеличений, Роман! Попросишь в университете общежитие. Все мы так начинали, и я тоже. Это вам, молодым, все хочется сразу – квартиру…
- Я больше не работаю в университете, папа.
- Нашел что-то получше? – невозмутимо поинтересовался отец, - Тем более. Заработаешь еще себе на квартиру.
- Нет, я не нашел ничего получше! – Роман уже почти кричал, - Я безработный, понимаешь, безработный!
- Вот только не надо отговорок, - голос отца стал брюзгливым, - Ты прекрасно понимаешь, что не имеешь к этой квартире никакого отношения. Ты ее ничем не заслужил, ты ее не заработал. Она тебе с неба упала. Исключительно из-за глупой сентиментальности твоей матери. Так что будь любезен завтра же явиться к нотариусу. Напишешь отказ от наследства в мою пользу.
Роман потрясенно молчал. Еще несколько месяцев назад, после смерти матери, отец пришел в ярость от этого пресловутого завещание. Роман с ужасом и неловкостью ждал, что отец потребует раздела имущества. Он и предположить не мог, что отец так далеко зайдет!
- Папа, ты шутишь?
Отец немного помолчал, лишь слышалось тяжелое сопение.
- Предупреждали меня, - с гневной дрожью в голосе сказал он, - Но я и предположить не мог, что ты так далеко зайдешь!
- Но, папа…
- Не смей меня перебивать! Или ты завтра же передашь квартиру мне, или… наша следующая встреча будет в суде!
- Ты… будешь судится со мной, папа? Из-за квартиры?
- А ты надеялся, что я безропотно позволю себя обокрасть? – и в ухо Роману ударили короткие гудки – отец швырнул трубку.
Вот это уже было все – полный и окончательный финиш.
- «Обыкновенные люди… - сжимая мерно гудящую трубку в кулаке, Роман медленно опустился вдоль стены и уселся прямо на пол. – Квартирный вопрос только их испортил». Какое там начало новой жизни? Хана. Алямбда. Капец. И главное – все логично. Все так и должно быть.
Когда-то давно, маленьким и наивным, он плакал над книжками, когда после захватывающих, восхитительных приключений, совершенных побед герой вдруг оставался лежать – мертвый. Глупый мальчик! Те старые авторы знали, что писать! Потому что после самого роскошного приключения, самой яркой победы жить-то как раз и незачем. Роман вспомнил ту недавнюю фантастическую ночь, и яростный блеск огня в темной аллее, и мечущиеся тени, и безумную, невозможную фигуру ожившей медной статуи, одержимой желанием убивать. Ночь, когда восторженная эйфория опасности делала мир пронзительным и отточенным, и он почти любил кровожадное бронзовое чудовище. Лучше бы статуя императрицы убила его! Раздавила, как Павла! Роман встретил чудо, темное и совсем не доброе, и все же – чудо. И в сравнении с этим чудом обыденный мир потускнел и утратил всякий смысл. И нет ничего удивительного, что теперь этот мир рассыпается у него под пальцами, и впереди – безработица, суд, одиночество, тоска, тоска…