– Что я про нее вспомнила.
– Так не вспоминай. – посоветовал Николай и понял, что сказав так выдал свое всепоглощающее равнодушие. Но девушка, казалось, восприняла эту рекомендацию со всей серьезностью:
– Не могу. – Ксения смотрела в потолок сухими глазами, – Она… Короче, я помогала ей там… Это по вашему называется "гревы". Я такой канал нашла!..
Такой канал!.. Стопроцентно безопасный! И вот, все рухнуло.
– Да жизнь-то не кончается… – подал голос Кулин.
– Да… – рассеянно согласилась девушка, – Но ты не представляешь сколько всего на нее было завязано. Как я теперь – не знаю…
– Может, образуется?..
– Через нее бабки шли. Столько!.. Я никогда таких сумм и в руках-то не держала! Я и не представляла, что зечки такие богатые!.. И вот…
"Вот чем, оказывается, – сверкнуло в голове у бесконвойника, – объясняются все ее перестановки." Протянув руку, Куль положил ладонь на макушку Ксении и погладил. Та замолчала, поняв, что сказала, наверное, что-то лишнее.
– Коля…
– Что? – бесконвойник уразумел, что хозяйка теперь, выболтав свою тайну, всецело зависит от его порядочности, или от того в плотном ли контакте работает он с кумом, и работает ли с ним вообще, поэтому, чтобы не испортить отношения, Николай должен пройти проверку на лояльность.
– Ты… – фраза давалась девушке с трудом, она буквально выдавливала из себя слова, – пообещай, что никому ничего не расскажешь!
– Мамой клянусь! – выпалил Кулин.
Ксения внезапно приподнялась на локте и пристально уставилась на бесконвойника:
– Не пойдет.
– Почему? – ошарашено заморгал Николай.
– Ты сколько чалишься? – приподняв бровь и подпустив ехидства в голос поинтересовалась хозяйка.
– Третий год.
– И не знаешь, что для зека мать – тюрьма? Тюрьмой клянешься?
– Знаю… – насупился Куль, сообразив, какую двусмысленность он сейчас невольно ляпнул. – Но… Лады. Хочешь, на пидора побожусь? Хочешь?..
Но Ксения прервала:
– Жизнью. – коротко сказала девушка.
Николай едва смог сдержать глупую ухмылку. Жизнью, естественно, он дорожил, но клясться ею всегда считал безрассудством. Ну, не полезет же он, в самом деле, в петлю, если нарушит эту клятву? Не средние же века на дворе? Да и похоже это все было на какую-то дешевую мексиканскую мелодраму, а их Кулин не переносил органически. Однако сейчас бесконвойник приложил немало усилий чтобы состроить серьезную физиономию и, насколько мог торжественно, проговорил:
– Клянусь своей жизнью, что не раскрою никому твоей тайны!
А про себя подумал, что в начале такой вычурной фразы не хватало сказать еще и "торжественно". Но и без этого получалась сцена "в пионерском лагере".
Хозяйка, вроде бы, не обратила внимание на подозрительные паузы в разговоре и приняла зарок обняв Николая и чмокнув того в щеку. Она, удовлетворенная, улеглась обратно, а Куль принялся размышлять.
Он не только слышал о соседней женской зоне-монастыре, но и несколько раз проезжал мимо. При всем при том, Николай никогда не слышал о бесконвойницах. И не мудрено, если мужская зона была общего режима, то в той, где содержались дамы, режим был усиленный. Насколько знал Куль по базарам бывалых потюремщиков, условия содержания на них отличались незначительно, ограничивались количества писем, которые мог отправлять осужденный, уменьшались количества свиданок, дачек и ларей, а во всем остальном – зона она и есть зона. Но, как видно, с "усилка" работать на волю не выпускали.
Как же тогда Ксении удавалось так плотно общаться со своей подругой? И какие макли она крутила, если, как девушка сама оговорилась, речь шла о больших деньгах? Не удалось же ей, в самом деле, монополизировать подпольные поставки заварки?
Все эти вопросы так и крутились на языке у Николая, но задав их он, тем самым, показал бы свою заинтересованность в девушке, не как к личности, а как к дельцу нелегального бизнеса и вряд ли это ей понравилось бы. Прикинув варианты, Кулин нашел, как ему показалось, приемлемый ход для удовлетворения своего любопытства.
– Может, я могу тебе как-то помочь? – предложил бесконвойник.
Ксения скосила глаза на бесхитростное лицо любовника.
– Я же каждый день хожу в зону. – простодушно продолжал Куль, – Кручу свои макли. Чай, там, переправляю… Еще чего… Мог бы и твое…
Такой реакции Николай от девушки никак не ожидал. Она сперва покраснела, будто сдерживая рыдания, но потом барьер рухнул и комнату заполнил дикий истерический смех.
Бесконвойник, недоумевая, отстранился. Успокоившись, и вытерев уголком простыни выступившие слезу, Ксения, все еще давясь от непроизвольного похохатывания, сумела выговорить:
– Ой, Коленька, прости!.. Прости меня, дуру!.. Я, просто, представила, как мой товар будет у вас расходится!
– Что? Не проканает?
– Совсем никак!
– А-а! Какие-то ваши женские штучки?
– Можно и так сказать… Ну, очень уж эта штука специфическая…
– Понимаю… – пробормотал Кулин, ничего на самом деле не понимая. Ну что, пытался он лихорадочно сообразить, можно нелегально переправлять к бабам, и иметь нехилый навар, причем такое, на что ни один мужик не клюнет?
– А если пидорам?.. – брякнул бесконвойник и чуть не прикусил язык. Уж нет, до торговли с "петухами" он не опустится!
– У них у самих этого добра в избытке! – махнула рукой Ксения, опять отправив зека в бесплодные раздумья, сопровождавшиеся очередной сигаретой.
Лишь когда Куль загасил окурок в пепельнице, девушка смилостивилась.
– Ничего-то вы, мужики в женских делах не сечете! – Ксения укоризненно покачала головой. – Косметика. Ради нее бабы готовы на все. Особенно за такую, которой торговала я…
– Импортная, небось? – понимающе закивал Николай.
– Франция, Гарнье. Все натуральное, с омолаживающим эффектом, морщины тоже разглаживает. Мечта.
– Да уж, на такой хрени у нас не наваришь, – согласился Кулин. – Но мое предложение в силе. Надумаешь у мужиков макли навести – так я завсегда.
– За полста процентов?
– Ушлая ты девка, – бесконвойник погрозил Ксюше пальцем, – Я свой навар при любом раскладе не профукаю, не боись…
– И он еще говорит за ушлость! – с притворным ужасом хозяйка замахала на гостя руками.
Вскоре уже настало время расставаться. Николай не смог понять, когда же Ксюша успела собрать ему огромный целлофановый пакет всякой домашней снеди, как и в свои прошлые приезды, Зная тюремные правила, она ни разу не положила туда ничего "запрещенного". Хотя, если бы у шмонающих прапоров было бы плохое настроение, отмести они могли сразу все, не глядя.
С третьей попытки заведя свой "зилок", Николай выехал за ворота и, обернувшись на стоящую в проеме девушку, помахал ей из окошка. Почему-то ему вдруг показалось, что видит он ее в последний раз, и от этого заскорузлое сердце бесконвойника неожиданно защемило.
Кулин ехал медленно. Его не покидало ощущение какого-то надлома в его отношениях с Ксюшей. Казалось, сегодня она впервые была с ним неискренна.
Нет, сексом зек был весьма доволен. Сексом, едой, самой теплой атмосферой, по которой он истосковался за многочисленные месяцы, проведенные в неволе.
Но, несмотря на все положительные моменты, зеку было отчего-то тревожно. Он чувствовал, что последний визит разительно отличался ото всех предыдущих, несмотря на то, что все, вроде бы, было как обычно.
Хотя кулинское предвосхищение опасности было развито в меньшей степени, чем у его семейника, Семихвалова, и его хватило для того, чтобы понять, что на сей раз Николай крупно куда-то вляпался. Вспоминая все разговоры с Ксюшей, бесконвойник не мог избавиться от впечатления, что все они являлись хорошо отрепетированными и блестяще сыгранными композициями. Сейчас, возвращаясь по слякотным весенним дорогам в колхозный гараж, Куль вновь почувствовал себя как в тюрьме. Словно сидел он не в трясущейся по ухабам машине, а в беспредельной хате, где на него в любую секунду могли наехать, и тогда надо будет напрягать все силы, и умственные, и, пожалуй, физические, чтобы не дать себя в обиду.