— Боюсь, что да, господин. Это важные свидетели.
— В таком случае, возьмите лучше мой фонарь, — сказал Сунь и передал судье фонарь. — Я хорошо знаю дорогу.
Он начал подниматься по лестнице. За ним поочередно следовали настоятель, судья Ди, Дао Гань и Цзун.
Судья почувствовал, что ноги у него словно свинцом налиты. Винтовой лестнице, казалось, не будет конца.
Наконец они поднялись на самый верх. Судья Ди поднял фонарь и увидел, что Сунь Мин стоит на площадке перед библиотекой.
Настоятель шел за наставником по пятам. И когда голова судьи Ди оказалась вровень с верхней площадкой, он услышал, как Сунь сказал настоятелю:
— А сейчас будь осторожен! — И вдруг закричал: — Держись же!
Одновременно раздался сдавленный крик. Потом из темноты далеко снизу донесся отвратительный стук упавшего тела.
Глава 15
Судья Ди мгновенно остановился, держа фонарь высоко над головой. Сунь Мин, лицо которого покрыла смертельная бледность, схватил судью за руку. Хриплым голосом он выдавил из себя:
— Бедняга, наверное, пытался ухватиться за несуществующий парапет!
Он отпустил руку судьи и вытер испарину со лба.
— Спустись вниз и проверь! — приказал судья Дао Ганю и, повернувшись к Сунь Мину, бросил: — Он, несомненно, погиб. Пройдемте к вам, господин!
Они вдвоем вошли в библиотеку. Цзун Ли отправился вниз следом за Дао Ганем.
— Вот бедолага! — сказал Сунь, присаживаясь к столу. — Так в чем, собственно, дело, Ди?
Судья Ди уселся на стул напротив. Он ощущал в ногах дрожь от усталости. Достав из-за пазухи свернутую картину, он положил ее на стол и сказал:
— Я посетил склеп и видел там несколько рисунков кота, сделанных прежним настоятелем — Нефритовым Зерцалом. Я обратил внимание, с какой тщательностью все они были выполнены. На одном из рисунков зрачки кота были изображены в виде узких щелочек: очевидно, настоятель рисовал его в полдень. И тогда я вспомнил, что на той, последней картине, которую вы мне показывали в храме, зрачки глаз расширены. Это подтвердило мое подозрение, что данная картина была нарисована не в полдень, как это утверждал Истинная Мудрость, а ранним утром, когда солнце неяркое и не бьет в глаза.
Он развернул свиток и указал на кошачьи глаза.
— Никак не могу понять, к чему ты клонишь, Ди! — раздраженно произнес Сунь. — Какое отношение это имеет к смерти Нефритового Зерцала? Заверяю тебя, я лично при этом присутствовал и был свидетелем того, как он мирно отошел в мир иной, и...
— Позвольте, я все вам объясню, господин, — почтительно прервал его судья Ди и рассказал Суню о том, что старый настоятель в письме к доктору Цзуну упоминал о черной белене и что симптомы отравления ею в точности совпадают с поведением настоятеля в последние часы его жизни. Потом с некоторой неуверенностью добавил: — Осмелюсь признаться, господин, меня не раз поражало, почему даосские тексты всегда написаны необычайно туманным и двусмысленным языком. Можно предположить, что последняя проповедь старого настоятеля на самом деле представляла собой беспорядочную смесь из разных пришедших ему на ум религиозных идей. Чтобы придать им ясности, потребовался комментарий верховного настоятеля. Я полагаю, что он выбрал из проповеди настоятеля некоторые мистические формулы и попытался дать им разумное толкование, или же он...
Судья не закончил фразы и с беспокойством взглянул на наставника Суня.
Сунь выглядел совершенно растерянным. Он даже не попытался высказаться в защиту даосских текстов. Он сидел молча, покачивая своей большой головой. Судья продолжал:
— Истинная Мудрость подсыпал в чай Нефритовому Зерцалу солидную дозу яда, когда они были вместе в библиотеке. К тому времени картина настоятеля была уже почти закончена. Старец работал над ней все утро, нарисовав вначале самого кота, а потом добавил фон и выписал детали. К моменту, когда он прервал работу, ему оставалось нарисовать только листья бамбука. После того как он выпил отравленный чай, Истинная Мудрость вышел из комнаты и сообщил двум монахам, дожидавшимся настоятеля снаружи, что того не следует беспокоить, потому что он приступил к работе над картиной. Вскоре под действием яда настоятель пришел в состояние крайнего возбуждения и начал напевать даосские гимны, а затем и разговаривать с самим собой. Вне всяких сомнений, он посчитал, что на него снизошло откровение. Ему и в голову не пришло, что его отравили. И обратите внимание, господин, он даже не обмолвился, что это его последняя проповедь или же что, закончив ее, он собирается отойти в мир иной. Для этого у него не было никаких оснований. Он просто желал передать своим последователям откровение, ниспосланное ему Небом. Потом он откинулся на спинку кресла, желая немного отдохнуть после продолжительного наставления, и внезапно скончался, как счастливый, безмятежный человек.