«Выходит, это что же получается? Что отец Иов тут совершенно ни при чем, что ли?»
«Да что же это ты все «Иов» да «Иов» в самом деле!.. О свой жизни лучше подумай, пока еще не поздно».
«Думал, думал, матушка, – сказал отец Фалафель и для убедительности громко постучал себе по лбу костяшками пальцев. – Только что же тут можно надумать, Заступница, когда не знаешь ответа на главный вопрос?»
«На какой еще такой вопрос, Кораблев? – подозрительно сказала Женщина, и в голосе ее послышалось беспокойство.
«А на такой, который спрашивает: правильно ли я понимаю, что прекрасное, оно и в Царствии Небесном прекрасно? И если прекрасное рождается здесь, на земле, то оно найдет себе место и в Царстве Небесном? И наоборот».
«А то, – сказала Женщина и в голосе ее прозвучала даже некоторая снисходительность и облегчение. – Будто ты сам, Кораблев, не знаешь?.. Зачем тогда и огород-то было бы городить, раз тут одно, а в Царствии Небесном другое?»
«Вот и я так думаю», – сказал отец Фалафель и весело рассмеялся.
«Зачем же ты спрашиваешь, если знаешь?» – поинтересовалась Женщина.
«А затем, чтобы в вере утвердиться, – сказал Фалафель, удивляясь, что его собеседница не знает такие простые вещи. – Потому что иной раз думаешь так, а иной раз совсем по-другому. А иной такие сомнения гложут, что хоть на стенку лезь».
«Попроще надо быть, Кораблев, – сказала Женщина и усмехнулась. – Попроще быть и скоромное в пост не вкушать. Глядишь, может, и полегчает».
«Виноват», – сказал отец Фалафель, раскидывая руки и склоняясь в театральном поклоне.
«Ты чего это надумал, разлюбезный», – сказала Женщина, заметив эти странные телодвижения, которые позволил себе отец Фалафель.
«А это, матушка, я надумал развлечь тебя хорошим танцем, – сказал Фалафель, выходя на центр келии и складывая на груди руки. – Сама посуди. Чем мы можем отплатить тебе за твою заботу?»
«Да уж не твоим ногодрыжеством», – сказала Женщина и снова засмеялась.
Но пока она смеялась, отец Фалафель остановился и поднял одну руку вверх, а другую изящно согнул в локте, как будто обнимал кого-то, после чего приподнялся на носках и, промурлыкав какую-то мелодию, что-то вроде «прам-прам-прам-прам», сделал изящное же па с неким красивым разворотом, после чего легко подпрыгнул и завертелся на одном месте, выкидывая то ногу, то руку, и вертелся так до тех пор, пока Заступница не замахала на него руками.
«Да будет тебе, – сказала она, наконец, хлопнув несколько раз в ладоши. – Ну, чисто детская юла. Даже вон голова закружилась с непривычки…»
«Виноват, матушка, – сказал Фалафель. – Увлекся».
«Пойду я, пожалуй, от тебя, Кораблев, – сказала Женщина и сделала шаг в сторону. – А то ты, не дай Бог, сейчас еще петь начнешь, а уж этого точно никто не вынесет».
«Не покидай, матушка-заступница, – сказал отец Фалафель, опускаясь на колени и разводя наподобие креста руки. – Дай хоть небольшое знамение, чтобы легче было перенести зимнюю стужу непутевой жизни нашей, которую уже не начнешь заново».
«Эх, Кораблев ты, Кораблев, – сказала Пречистая Дева, и лицо ее вдруг осветилось прозрачным жемчужным светом. – На вот тебе на завтра немного, и смотри больше не балуй, знай меру, а то я ведь и рассердиться могу».
«Матушка, – растроганно произнес отец Фалафель, принимая из рук Заступницы небольшую бутылочку зеленого стекла, – как же это?»
«А вот так, – сказала Заступница, грозя Фалафелю пальцем. – Все равно ведь пойдешь».
«Пойду, – сказал отец Фалафель, виновато разведя руками. – Но не для того чтобы упиться, а только чтобы благодарить тебя за помощь и славословить Небеса».
«Очень там нужны ваши славословия, – сказала женщина и негромко засмеялась. – Лучше бы вы человеческий облик поменьше теряли, вот было бы дело».
«Это всенепременно», – сказал отец Фалафель, готовясь ответить и видя с горечью, что ответить ему уже было некому. Сразу после последних слов Женщина исчезла, оставив свежий весенний запах и серебряный перелив хрустальных колокольчиков, которые – как уверял всех отец Фалафель – всегда сопровождают Пречистую Заступницу, когда она приходит из своего Царства на землю.
И осталась от этой встречи одна только эта незатейливая бутылочка зеленого стекла, которая еще долго стояла на полочке в келии отца Фалафеля и достоялась там до тех пор, пока про эту историю не узнал отец Нектарий, который не стал долго разбираться, кто прав, а кто виноват, а просто забрал бутылочку и поставил ее у себя, объяснив это тем, что у него, отца Нектария, эта священная реликвия будет в лучшей сохранности, чем у отца Фалафеля.