Возможно, так оно и было.
28. Начало великого путешествия
Стоило отцу Фалафелю и Сергею-пасечнику переступить запретную черту и оказаться за пределами монастыря, как чья-то грозная тень легла перед ними на пыльную дорогу, словно запрещая всякое дальнейшее движение.
– Куда это? – спросила это тень, прячась от слепящего глаза солнца и оказываясь монастырским благочинным, возвращающимся с рынка.
– Так ведь куда? – сказал отец Фалафель, оборачиваясь к Сергею-пасечнику, словно надеясь, что тот быстро и легко объяснит благочинному все происходящее. И тот объяснил.
– По заданию наместника, – сказал он и для большей убедительности улыбнулся и вдобавок лихо пристукнул каблуками, словно давая понять, что нет для него лучшей доли, чем исполнить задание наместника.
Но и благочинный был тоже не лыком шит.
– По какому еще заданию? – спросил он, принюхиваясь, в надежде услышать знакомый запах. – Что-то я ни про какое-такое задание не слышал.
– Понос у него, – сказал Пасечник, делая скорбную мину. – А мы в аптеку идем, за лекарством.
– Понос, – переспросил благочинный, засомневавшись. – А что же он меня не попросил?
– Так ведь стесняется он, отец Павел, – подал голос отец Фалафель. – Кому охота, чтобы про тебя все знали, что ты полдня в сортире проводишь?
– А двое почему? – не унимался благочинный, продолжая подозрительно принюхиваться. – Вполне и одного можно было бы послать.
– А как же «Деяния апостолов»? – спросил Пасечник, демонстрируя знакомство не только с воинским уставом. – Там ясно написано – ходите парами.
– Верно, – сказал отец Павел, который тоже был неплохо подкован по части Священного Писания. – А написано это для того, чтобы вы, чего доброго, не соблазнились.
– А если мы, наоборот, захотим вступить в преступный сговор друг с другом? – поинтересовался Пасечник. – Бывают же такие злонамеренные люди.
– Ну, не знаю, – сказал отец Павел, пожимая плечами – Идите вон к наместнику, пусть он вам объяснит, что к чему.
– У него понос, – напомнил отец Фалафель.
– Так идите тогда в аптеку, – сказал отец Павел, начиная сердиться, так что его лежащая на земле тень поторопилась отползти в сторону, словно позволяя путешественникам продолжать путь.
– Хорошо отделались, – сказал отец Фалафель, когда отец благочинный остался позади. – Думаю, вечером он про нас даже не вспомнит.
И добавил, с чувством перекрестившись:
– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
– Воистину, – сказал Сергей-пасечник и тоже перекрестился.
Потом отец Фалафель подумал немного и сказал:
– Мне кажется, что за нас можно молиться, как за путешествующих.
А Сергей-пасечник ответил:
– А то.
Что на псковском диалекте означало «А ты что думал» или что-нибудь вроде этого.
…Спустя двадцать минут отца Фалафеля и Сергея-пасечника можно было видеть на автовокзале, где они пили кофе с молоком и если пирожки с капустой, что нисколько не мешало приятному застольному разговору, который они вели.
– Или допустим, старообрядцы, – говорил Пасечник, которому явно повезло иметь такого внимательного собеседника, каким, без сомнения, был отец Фалафель. – Во время раскола в срубах сгорело почти миллион старообрядцев, и кто теперь об этом помнит?.. Да никто!
Склонность Пасечника к старообрядству была хорошо известна. С первого же дня своего пребывания в монастыре он начал заводить среди монахов разговоры о старообрядцах и старообрядческой церкви, при этом особо не вдаваясь в конкретные детали, а понимая старообрядчество, скорее, в качестве альтернативной идеи, чем в качестве реального социального, исторического и духовного явления.
– Мы потеряли чувство священного, – говорил Пасечник, собирая вокруг себя монастырский народ. – Для старообрядца же священна каждая мелочь, будь это нательный крест, или чаша, или сам храм. Вот за что поднялся Никон. Чувство святости – вот что кладет в основу своей веры старообрядчество, тогда как для православного все это только несущественные мелочи и никому не нужные детали. Православные даже понять этого не могут и думают, что дело идет о второстепенном обряде, тогда как оно идет о самом присутствии Господа, который дает о себе знать через любую мелочь.
– Вот слова достойные быть выбитыми в мраморе, – с чувством сказал отец Фалафель.
– А отсюда уже и все остальное, – продолжал Пасечник. – Православное чванство, православное невежество, православное самодовольство, православная жестокость и все такое прочее, с чем мы встречаемся на каждом шагу… Да вы и так все прекрасно знаете.