И тогда отец наместник, у которого на голове сиял золотой нимб, сказал:
– Хорошо нам тут, батюшка. Давай построим здесь три кущи и останемся навсегда. Зачем нам возвращаться, если можно не возвращаться?
– И это будет правильно, – отозвался благочинный, который, к слову сказать, тоже изменился и стал похож на Рождественскую елку.
– Кажется, вы чего-то не поняли, друзья мои, – сказал в ответ отец Илларион. – Господь в силу своего великого долготерпения и великого сострадания дает вам возможность увидеть, какими бы вы были, если бы не перечили Господу и слушали его заповеди, а заодно помогали бы ближним своим, что особенно приветствуется Небесами, которые хотели, чтобы мы становились все лучше и чище, серьезно готовя себя к Царствию Божьему. Но никто, поверьте мне, не может унаследовать Царство Небесное, прежде чем он не преодолеет те препятствия, которые воздвиг на его пути сам Господь.
И сразу померк вокруг волшебный свет, и отец Нектарий вместе с отцом благочинным полетели на землю, слегка отбив себе бока и проклиная все на свете, а в особенности этого чертового монаха, который наверняка якшается с нечистой силой.
А после, сидя на земле и слушая, как поют в вышине ангельские хоры, они дали друг другу страшную клятву: никогда не разговаривать с неизвестными монахами, а главное, никому не рассказывать о том, что случилось с ними этим безлюдным вечером, в этой пустой и ничем не выдающейся аллее.
Сюда же, впрочем, можно было бы еще добавить, что, несмотря на эту клятву и это обещание, стоило лишь приблизиться светлому празднику Преображения, как с отцом Нектарием и благочинным Павлом начинало твориться что-то неладное. Они становились важными, как два гуся, и при этом весь их загадочный внешний вид словно говорил: «Если бы вы только знали, что мы видели с благочинным», или «Господь не всем показывает свои чудеса», или же «Кто рано встает, тому Бог подает». Прогуливаясь по монастырскому двору, игумен иногда останавливался, вздыхал и говорил: «Вот так-то, брат Павел», на что отец Павел, в свою очередь, отвечал: «Вот так вот, брат наместник», после чего они продолжали свой путь и делали это с печалью, так что ни один из монахов не осмеливался подойди к ним по своим делам.
Наконец, наместник говорил: «А не пойти ли нам приложиться?»
На что благочинный говорил, чувствуя, что устал: «И то. Праздник все-таки».
Несколько минут проходили в молчании. Потом наместник останавливался на крыльце.
«Вот если бы мы только захотели», – говорил отец наместник, вздыхая и отвечая на свои собственные мысли.
«Это точно, – подхватывал отец благочинный. – Если бы мы только захотели!»
И с этими словами они исчезали в административном корпусе с целью приложиться.
33. Пушкиногорские прихожанки
Пушкиногорские прихожанки делились на две группы, ничуть друг на друга не похожие.
Одна из этих групп состояла из обыкновенных, а местами даже весьма милых прихожанок, которые, отстояв очередь к первому попавшемуся исповеднику, лепетали что-нибудь вроде «грешна, батюшка, во всем», после чего скромно отстаивали до конца службы, размышляя о божественном милосердии и о рыночных ценах, которые заставляли многих в этом милосердии усомниться.
Не такой, совсем не такой была вторая группа прихожанок, которые приходили не столько помолиться и оставить хоть на время мирские заботы, сколько себя показать и на других посмотреть, а главное – провести время с любимым исповедником, о котором потом сладко грезилось в накатывающей дремоте, и жизнь уже не казалось такой пустой, нелепой и одинокой.
Если зайти в храм в час, когда начиналась исповедь, то без особого труда можно было увидеть, что у большинства батюшек, принимающих тех, кто желал исповедаться, было совсем немного исповедующегося народа; тогда как у мощехранилища, где исповедь принималась отцом Иовом, всегда было многолюдно, так что создавалось впечатление, будто отец Иов знает какое-то волшебное слово, с помощью которого он переманивал исповедующихся у бывшего артиллериста отца Зосимы, у отца Ферапонта или отца Маркелла, которым, конечно, трудно было тягаться с этим стройным, загадочным, чернобровым отцом Иовом, который, в довершение всех своих достоинств, еще неплохо пел и неплохо читал приятным мягким баритоном, от которого некоторых прихожанок прямо-таки бросало в пот, и они начинали натурально млеть, в то время как их затуманенные взоры блуждали невесть где, вызывая на губах загадочную улыбку, значение которой мог знать только сам улыбающийся.