– Заставь Богу молиться, – сказал отец Иов, и в голосе его послышалось глухое отчаянье. – Веришь ли, совсем заели, прости Господи. Куда ни пойдешь, везде наткнешься. Нигде нет спасения. Приехал в Столбушино – и там они. Можешь себе представить.
– Не надо было доводить до этого, – сказал я, радуясь, что Господь не допустил мне родиться отцом Иовом.
– Откуда мне было знать? – спросил отец Иов, горько улыбаясь. – Я про женщин вообще узнал, когда мне двадцать шесть лет было.
– В общем, так, – сказал я не без чувства самодовольства. – Ты ведь духовник, верно?.. Духовник… А значит, можешь накладывать на согрешившего епитимью, верно?
– Верно, – согласился отец Иов.
– Вот и прекрасно. А теперь представь себе такую картину. Приходит к тебе на исповедь эта шлифендрючка в оборочках и рассказывает тебе про свои ужасные грехи… Ну, про то, как она на кошку наступила и не извинилась, или про то, что подумала, что как бы было хорошо, если бы у соседа обвалился потолок или сдохла рыбка в аквариуме… И вот, услышав это, ты страшно сердишься, говоришь обличительную речь про рыбку и потолок и прописываешь своей красавице в качестве епитимьи ни в коем случае не открывать рот и не появляться рядом с собой в течение месяца или даже больше…Она, конечно, в слезы, но ты тверд как кремень и, демонстративно повернувшись, уходишь… Ну, как? Убеждает?
– Батюшки светы, а ведь я духовник, – сказал отец Иов, словно услышал про это первый раз в жизни. В голосе его появилась легкая надежда.
– Конечно, ты духовник, – подтвердил я. – А кто же еще?
– И я могу?.. – он замялся в поиске подходящих слов.
– Еще как, – подтвердил я.
– Но ведь это совсем ненадолго, – засомневался он, шевеля губами и что-то подсчитывая.
– Есть еще общая исповедь, – напомнил я отцу Иову, и он сразу повеселел.
Впрочем, и без моей помощи Господь нашел выход из создавшейся ситуации, все поставив на свои места.
Однажды – как рассказывает легенда – когда отец Иов вышел ночью по малой нужде, случилось, что путь ему преградил лучезарный ангел, который осенил его своим крылом и голосом рыкающего в пустыне льва сказал:
– Если хочешь спастись, построй скит в местечке, что зовется Столбушино, и обретешь покой и благоволение Божие.
Голос ангела заставил отца Иова окончательно проснуться. Перспектива идти и строить посреди ночи никому не известный лесной скит была, мягко говоря, не тем, о чем мечталось долгими осенними вечерами.
– Как же я его построю, – сказал отец Иов и даже позволил себе слегка улыбнуться, подтверждая этой улыбкой всю несуразность того, что он только что услышал. – Я ведь не строитель, да ведь и деньги какие нужны… С ума сойти, какие.
– Слушай меня, человек, и запоминай, – сказал ангел и, распустив два своих крыла над головой отца Иова, продолжал. – Завтра ты получишь письмо, в котором раскаявшийся злодей расскажет тебе, что на неправедно нажитые деньги он построил винно-водочный завод, от прибыли которого будет отдавать тебе десять процентов. Там, в этом скиту, и отсидишься.
Уже позже, возвращаясь к той незабываемой встрече, Иов рассказывал, что был не столько потрясен явлением ангела, сколько тем, что Бог собирался пустить в оборот деньги, полученные от неправедных дел.
– Строить скит на алкогольные деньги? – изумился он. – Да как же это?
– Бог строит, из чего считает нужным, – сообщил ангел. – Из крови, из слов, из человеческого непослушания. Только человек нуждается в дорогах, которые ведут его туда, куда надо. Бог же сам созидает дороги, по которым суждено ходить человеку.
– Понятно, – сказал Иов, пытаясь понять услышанное. – Значит, десять процентов?
– Десять процентов и ни процента больше, – подтвердил ангел. – И постарайся уложиться к следующему году.
Затем он протрубил в серебряную, висевшую у него на поясе, трубу и исчез.
А отец Иов понял, что пришел его звездный час, остановить который не могли даже пушкиногорские прихожанки.
34. Отец Прокопий
Жизнь даже в таком маленьком монастырьке, как наш, довольно часто разнообразилась новыми лицами. Приходили и уходили трудники. Приходили и уходили послушники. Однажды появился неизвестно откуда некий отец Прокопий, грязный, лысый, с длинными патлами, завязанными в неряшливый хвостик, с которого сыпалась на плечи обильная перхоть. Мыться отец Прокопий не мылся принципиально, говоря, что монах в бане не себя моет, а дьявола, который искушает его чистотой и следующими за ней блудными помыслами.
– Сначала захочешь быть чистым, потом богатым, а после и не заметишь, как католической ереси-то и нахлебаешься.