И вот в один прекрасный день, когда отец Ферапонт был как раз занят издательскими делами, телефон в его келье зазвонил. Это был отец Нектарий, которому срочно понадобились какие-то никому не нужные бумажки.
– И поторопись, – напутствовал отца Ферапонта игумен.
– Сейчас найду, – сказал отец Ферапонт. – Где-то я их видел.
И он принялся рыться в лежащих на столе бумагах, держа телефонную трубку прижатой к плечу.
История молчит о том, почему отец Ферапонт забыл, что на другом конце линии его слушает высокое начальство. Скорее всего, он просто устал, удрученный обилием бумаг, нехваткой времени и хронической бессонницей.
– Поторопись, – мрачно передразнил он игумена, перекладывая эти бумажки. – Сам поторопись, мешок кривой… Или ты думаешь, что если ты игумен, так тебе уже все можно, чертов пердун…
Телефонную трубку он по-прежнему держал возле уха.
– Нашел, тоже, мальчика, – продолжал ворчать отец Ферапонт, роясь в бумагах. – Отрастил себе жопу, на сраной козе не подъедешь, и туда же, поторопись… А сам хоть бы что понимал в издательском деле, мешок помоешный… Только орать и может, подстилка вонючая… Тоже, наверное, перед зеркалом стоит и выпендривается. Посмотрите, какой из меня главный редактор получился… Такой, что свое имя с трудом пишет, редактор хренов…
Наконец нужные бумаги были найдены.
– Алло, – сказал отец Ферапонт в трубку, и какая-то ужасная мысль замаячила у него в голове.
– Ты закончил? – спросил на другом конце провода знакомый голос.
– Да вроде, закончил, – осторожно ответил отец Ферапонт.
– Тогда, пожалуйста, ко мне, – сказал знакомый голос и добавил: – И поторопись. А то, неровен час, все мешки помоешные разбегутся.
Если до этого у отца Ферапонта еще были какие-нибудь сомнения насчет случившегося, то теперь они развеялись, словно дым.
Так оно и случилось.
– Знаешь, как я себя смиряю? – спросил отец Нектарий, и лицо его перекосилось, словно кто-то заставил его съесть лимонную дольку. – А так, что если я встречаю кого-нибудь из братии во дворе или в трапезной, то сразу говорю Господу: «Господи, сделай так, чтобы мне не хотелось этого брата слегка придушить, или покалечить, или убить, потому что наверняка у него на сердце есть какая-нибудь гадость: нечистые мысли, или грязные желания, или еще что-нибудь в этом роде…» А ты, наверное, думаешь, что это просто, следить за тридцатью мерзавцами, которые только и думают, чтобы что-нибудь нарушить?.. Да я, – закричал отец Нектарий, нависая над отцом Ферапонтом, – если хочешь знать, поседел через них, и это в мои-то годы, а?.. А теперь, давай-ка, повтори мне, что ты сейчас говорил в телефон, да не пропускай ничего…
– Ну, виноват, – сказал отец Ферапонт, который к тому же был еще умен и сообразителен. – Зачем же повторять-то?.. Тем более что я не про вас говорил.
– А про кого же ты говорил, интересно?
– Есть тут один, – уклончиво сказал отец Ферапонт, надеясь, что чистосердечное раскаяние, возможно, немного облегчит его участь.
Уловка, однако, не помогла.
– Ты ври, да не завирайся, – закричал Нектарий, махая руками перед лицом отца Ферапонта, словно это были крылья ветряной мельницы. – А то я не знаю, кого ты обозвал помоешным мешком и подтиркой… Давай-ка, не задерживай. Пускай Небеса знают, как ты наместника уважаешь.
Нам неизвестно, сколько после этого еще мучил отец Нектарий отца Ферапонта, заставляя его припоминать детали и давать пояснения всему, что тот только что сказал.
Напоследок он произнес:
– Скажи еще спасибо, что я тебя из монастыря не попер, подтирка ты помоешная.
И добавил ласково, почти кротко:
– А еще тысяча поклонов земных. И чтоб без обмана. А то я вас знаю, пердунов поганых.
51. Продолжение великого путешествия
Войдя в полумрак нового кафе, отец Фалафель усадил Сергея за одной из колонн, а сам пошел к своей знакомой официантке, которая уже издали заметила новых гостей и теперь улыбалась полным ртом золотых коронок.