– Ты мне мозги-то не компостируй, – отец Нектарий злобно сверлил эконома прищуренными глазками. – Владыка – он разбираться не станет, ересь это или недочет. Враз подрясник-то сниметда куда-нибудь в глухомань-то и отправит…Первый раз, что ли?
Как раз в это время дверь в апартаменты отворилась, и на пороге возник отец Маркелл, который сообщил, что с игуменом хочет поговорить народ.
– По поводу сами знаете чего, – добавил он, хихикая. – Я сказал, что вы сейчас спуститесь.
– Ну и дурак, – отец Нектарий постучал себе по лбу кулаком. – Надо было сказать, что я сплю или что уехал.
– Я и сказал им, только они мне не поверили, – оправдывался Маркелл, вновь исчезая за дверью. – Сказали, сейчас сами придут – разберутся, что к чему.
Сообщения о желании народа «поговорить» и «разобраться» ввергли наместника в легкую панику.
– Совсем никакой дисциплины не стало, – сказал он отцу Александру, с напряжением глядя на дверь, за которой раздавался невнятный, но весьма тревожный шум. – И о чем мне с ними, по-твоему, говорить?
– О Христе говорите, – ответил отец Александр, понимая всю важность наступающего момента.
– О Христе, – скептическая улыбка покривила губы отца Нектария. – Нешто им Христос нужен?
– А как же? – сказал отец Александр.
– Да так, что ты ему о Христе, а он тебе финский нож в бок, и разбирайся потом… Нет, нашему народу еще до Христа идти и идти.
Впрочем, несмотря на все беспокойства, случившийся вслед за тем разговор с народом был короткий, но при этом весьма содержательный.
– Здорово честной компании, – сказал дед Митрич, остановившись возле двери, но все же дальше идти не решаясь. Вслед за ним зашло еще человек десять. Они неуверенно озирались и с изумлением разглядывали внутреннее убранство игуменского жилья.
– Что же это получается, – продолжал дед Митрич. – еретики у нас по улицам свободно ходят, а мы даже в колокол не хотим ударить, чтобы поднять православных на защиту?… Нехорошо получается, батюшка.
– Какие это еретики еще? – спросил отец Нектарий едва слышным голосом, одновременно озираясь по сторонам, словно ожидая увидеть в своих апартаментах целую толпу еретиков. – Мы тут с еретиками чаи не гоняем.
– Да уж такие попадаются, что у них и Арию есть чему поучиться, – сказал Митрич, знающий кое-что из церковного календаря. – Или ты не слышал, как они издеваются над верой православною да народ смущают своей ересью о неблагочестивых христианах-то?
– Как же, слыхал, – отец Нектарий слегка пожал плечами. – Вот вы о чем, значит… Так ведь это не ересь… Это совсем другое.
– Вот как, – сказал слегка сбитый с толку Митрич. – И что же?
– Недочет, – отец Нектарий старался быть убедительным. – Тоже, конечно, ничего хорошего… Но, с другой стороны, с кем не бывает?
Какое-то время в помещении царила мертвая тишина. Затем дед Митрич сказал, закипая от гнева и обиды:
– Ты, может, и не знаешь, но только мы за этот недочет хотим жизнь свою положить перед Царицей Небесной, а иначе мы не согласные … Верно, что ли, соратнички мои золотые?
И соратнички, переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь, отвечали:
– Верно.
– Ну, зачем же жизнь-то, – игумен почувствовал, что от него, похоже, ожидали услышать совсем не то, что он говорил. – Жизнь-то, она еще послужить может, не то чтобы уж совсем, чтобы того, а как-то…
Кто-то из соратников сдержано хмыкнул.
– Что-то я не пойму. Ты за кого, за нас или за окаянных? – напрямик спросил Митрич, с подозрением глядя на Нектария.
– Я – за Христа, – отвечал игумен, слегка напуганный размахом народного движения и не очень хорошо понимающий, что ему следовало говорить и какой стороны держаться.
– Мы тут все за Христа, – ответствовал умный Митрич, вызвав у своих сторонников явное одобрение.
Потом он немного помолчал и добавил:
– А если ты к третьему дню не определишься, то мы будем знать, что ты нам больше не игумен. Так и имей в виду.
Сказав это, дед Митрич развернулся и исчез.
Впрочем, он тут же появился вновь и сказал:
– А в колокол-то ты все-таки вдарь. Пускай знают.
5
Так или иначе, монастырские прихожане разделились на две враждебные команды – одна во главе с дедом Митричем, который стоял крепко в предании о том, что молиться следует только за благочестивых, – и вторая, которая полагала, что молиться следует за всех без исключения, тем более что это было прописано в самом Каноне, к которому следовало бы относиться с уважением хотя бы потому, что Канон этот привычно мыслился многими прихожанам не иначе, как заместитель Бога на земле или даже как сам Бог, шутить с которым было и опасно, и неблагочестиво.