четырнадцать. Но на сей раз, может, одолею и за троих.
Взяв в правую руку ложку, а в левую — другую, он опустил их в суп, потом сунул обе в рот
одновременно, как будто ели сразу двое. Тем же манером, вооруживши обе руки вилками, он
заглатывал сразу по два куска жаркого и два колёсика огурца, размалывая их с лёгкостью
зубами и смакуя, точно сладости. А когда взял в обе руки по бокалу и чокнулся сам с собой, то
воцарилось священное молчание. Все с удивлением и завистью смотрели, как ловко он поднес
их к губам и опустошил оба разом, слегка откинув назад голову, и при этом ни капли не
пролил.
Обед длился до позднего вечера за болтовней, побасенками и историями, но пуще всего за
светскими песнями и стихирами. И не прервался бы, если б не кобыла. Забота о ней протрезвила
попа Болиндаке и отца привратника, попечению которого была она вверена. Отцу же
привратнику было желательно поскорее вернуться на пиршество, с которого он принужден был
уйти раньше.
Где запереть её на ночь? Поповские страхи — будто её преследуют разбойники, карауля, чтобы
украсть,— усугублялись, подстрекаемые вином, от которого, как известно, тревоги разрастаются
по крайней мере вдвое. А тут ещё подул ветер и спустилась тьма, так что попу везде мерещились
схоронившиеся бандиты.
Монастырская конюшня — развалющий сарай, прохудившийся, грязный, где стояло несколько
кляч,— была не для Лизы. Не запереть ли её в келью? Один чёрт! Разбойник ударом плеча может
высадить дверь. Разве если кто там спать будет. Но заботливый хозяин понимал, что, кто бы,
принеся себя в жертву, ни лёг с лошадью, всё равно спать будет без просыпу, как убитый. В
кельях для приезжающих, где крашеные стены и циновки на полах, она снова набезобразничает.
Да и кельи эти как следует не запираются.
Отец Нафанаил, старик с пучками бровей, точно два хохолка, упавшие на сверлящие глазки,
высказал соображение, что стоило бы запереть её в церкви. Толстые каменные стены, кованные
железом двери, стальной замок с потайным запором и окна высоко — сам дьявол на них не
вскарабкается.
Но игумен возмущённо воспротивился и принялся хулить Нафанаила на чём свет стоит.
— Как можешь ты, отец, рассуждать, точно юнец неразумный? — распекал его игумен.— Смеем
ли мы осквернять дом господень?
И стали снова обсуждать, куда укрыть кобылу. Пока они изрядно так друг друга мучили, попу
вспомнился его забытый дом, попадья и заждавшиеся дети...
— Воротимся домой, отец протоиерей,— забеспокоился он.— Доедем поздненько, однако
всех найдем бодрствующими, и стол от еды ломиться будет. Теперь жёнка, как я ей и велел,
зарезала гусыню и двух кур. Пироги испекла из кукурузной муки. У меня и цуйка и доброе винцо,
за которым можно побеседовать.
Протопоп туго стал соображать, мешкал. Игумен же и другие монахи на них набросились и в
один голос со всех сторон настаивали:
— Да как такое возможно! Никогда не позволим. Уезжать среди ночи? Чтоб на отца протоиерея
разбойники напали? Чтобы у попа украли кобылу? Не разрешаем им уехать, и всё тут!
Слыханное ли дело так попирать законы гостеприимства!..
— Беги, брат,— приказал игумен привратнику,— возьми себе кого-нибудь в помощь, заприте
изнутри большие ворота — как зимой. Чтоб никто не ушёл и особливо чтоб никто не вошёл и нас
не потревожил. Да задвинь их покрепче на засов — как от бандитов.
И другие гигантские дубовые ворота, что были рядом — у того проулка, через который въехал
Болиндаке,— тоже были заперты. Теперь монастырь стал как крепость. Чтобы туда
проникнуть, надо было взять его штурмом!
— Ну, что ты теперь скажешь? — спросил игумен.
— Скажу, что кобылу мою скорее здесь украдут, где она сокрыта, чем на дороге,— резонно
возразил поп на похвальбу игумена.— Значит, ночь ей здесь проводить посреди двора, и роса на
неё падёт или дождик намочит. Потому как в конюшню вашу я её не поведу.
Старец почесал затылок.
— Накроем её одеялами.
— Нет... Я другое скажу. Оставлю я в монастыре отца протоиерея — пускай живёт сколько
заблагорассудится.
— Ему надобно пожить здесь не менее трёх дней, как положено в монастыре,— оборвал его отец
привратник.
— Пускай остается сколько вздумается,— продолжал поп,— а вы доставите его дальше, куда ему
нужно.
— Нет!.. Такое тоже невозможно! Что ж это, его высокопреподобие у нас гостем всего на
один-единственный день, как первый попавшийся проходимец? — выговаривал ему игумен. Он