— И откуда такая смелость со стороны лукавого — размножаться прямо в церкви? —
недоумевали слушатели.
— Сказывают,— продолжал свою повесть Евтихий,— будто благочестивый монах,
построивший эту церковь, схимник и ученик святого Пахомия (потом он тоже стал
святым, добавил Евтихий), схватил какого-то островного черта, который дремал,
укрывшись за одним из этих гигантских идолов. Строителю только того и было нужно:
поскольку у него под рукой не было другой живности, он обмерил камышом тень злого
духа и замуровал её в основание святого храма ради вящей его прочности. С тех пор
и остался дьявол в лавре.
Гости подивились и снова чокнулись.
— А вы не удивляйтесь,— успокоил их Евтихий.— В Византии есть церковь, где заперт
ангел, её раб до скончания века.
— Расскажите и об этом,— попросили духовные особы, дабы продолжить трапезу и
беседу.
— Поздно сейчас,— защищался блаженный.— А потом поглядите, как клюет носом его
высокопреосвященство: не хуже того, чью тень замуровал ученик святого Пахомия.
Митрополит вздрогнул, криво усмехнулся и встал из-за стола.
— Где ты намерен почивать эту ночь, блаженный? — спросил он, смягчив свой обычно
резкий голос.
— Не могу сказать, ваше преосвященство, со мною много денег, и я не хочу, чтобы
был известен мой хозяин.
И, молвя так, он обвёл глазами, точно воров, всех сидевших за столом прелатов.
Когда митрополит вышел в дверь, ведущую в опочивальню, прохладную,
благоухающую камфорой и лавандой, гости разошлись, горько сетуя:
— Какая жалость, что этот Евтихий, уж на что видал виды и на Священном писании
собаку съел, а всё такой же остался неотесанный...
— Зовите его кладезем гадости,— заключил владыка, тот, что был обвинен Евтихием в
съедении жареного цыплёнка.
Покончив все расчёты с митрополичьим казначеем, Евтихий отправился к боярину
Чернике, где проспал ночь в комнате с зарешёченными дверями и окнами. Наутро он
прежде всего пошёл в трактир к Валенце. Михай Храбрый встретил его бердышем,
хозяйка — улыбкой.
— Добро пожаловать, блаженный!
Она выскочила ему навстречу, щебеча по-гречески:
— А я думала, ты меня позабыл совсем...
— Как мне тебя позабыть. Я всегда поминаю тебя в своих молитвах.
И отец Евтихий благословил её тоже по-гречески.
Он вошёл со свету и в полутьме трактира не увидел в самом дальнем углу двух
посетителей, которые сидели за столом перед большой бутылью вина.
— Садись, пожалуйста, батюшка,— пригласила его трактирщица, придвигая стул.—
Сейчас я принесу закуску...
— Я ничего не могу в рот взять,— извинился он.— ещё не был в церкви. Зашёл
только, чтобы отдать тебе этот серебряный крестик с частицей древа от святого
креста. Носи его на груди, как амулет.
И он протянул ей дар. Женщина томно улыбнулась.
— И прошу тебя, приготовь мне на завтра к отъезду, два штофа водки...
— Водки?—удивилась она.— Значит, в монастыре ты пьёшь? А у меня не хотел...
— Нет, я не прикасаюсь,— подтвердил он.— Я держу её для гостей.
И вынул деньги, чтобы заплатить.
— Оставь,— оттолкнула она его руку.— У нас с тобой свои счёты. Приходи с
миром завтра.
Монах поклонился, приложив правую руку к сердцу, и вышел, благословляя Валенцу.
Она проводила его до ворот, потом торопливо вернулась и о чём-то таинственно
заговорила с посетителями; те встали; это были разбойники; они быстро пошли следом
за Евтихием, догнали его и уже не упускали из виду, пока он ходил по базарной
толкучке, по лавкам и погребкам, где собирал у торговцев деньги, которые те
задолжали монастырю. До обеда он и это дело выполнил. Боярин Черника ждал его к
столу, где других именитых гостей угощал духовной пищей отца Евтихия, блиставшего
россыпями наставлений, поучений и рассказов.
Вечером, после того как монах получил от хозяина ещё золотые — за аренду, службы и
поминовения,— они заперлись в комнате, уставленной книгами, и начались их давние и
тайные разговоры о получении золота. Черника был уверен, что Евтихий владеет
секретом этого чуда — столько он повидал на свете и столько знает. Стали снова
обсуждать подвиг святого Спиридона.
— И вы говорите, ваше преподобие, что только змея может превратиться в золото? —
пыхтя, спросил боярин; он был полный и страдал одышкой.
— Только змея,— подтвердил Евтихий.— Так сказано в житиях о святом Спиридоне.