Искушение женщиной пронеслось, как буря. Но здесь, в лесу, возродилось другое —
искушение золотом. Что, если он больше не вернется в монастырь? Зачем нужна
этому вонючему игумену такая масса денег? В то время как он с лёгкостью может
отправиться в Галац и оттуда, на корабле, к Афинам или Иерусалиму. Но у дьявола не
было уже сил обрушиться на него, как вначале, и блаженный с лёгкостью его поборол:
в конце концов, что делать с золотом? Как строить — даже святой дом — на деньги,
добытые грехом? А куда ещё их тратить, он не знал... Лучше уж подождать: змея в
келье должна обратиться в золото. Если ему удастся уйти от тех, что его преследуют...
От этих быстрых шагов...
Он как раз добрался примерно до центра Власии, до одной полянки, когда кто-то сзади
рявкнул:
— Стой!
Из-за ствола вечнозелёного дуба выскочили два разбойника с мушкетами наперевес...
«Бесы»,— подумал Евтихий, остановился и стал креститься.
— Руки вверх! — приказал один из них.
«Это, пожалуй, не черти, а разбойники»,— подумал, отрезвев, блаженный.
Приходилось ему страдать и от них, когда он ходил по арабским пустыням.
Сопротивляться значило получить пулю в грудь. И он поднял руки. Грабители
зловеще приближались.
Отец Евтихий распознал их с первого взгляда: слева, кажется, был начальник,
атаман; он выше, плечистее, сильнее и неповоротливее, лицо загорелое, скуластое,
злые глаза, чёрные, как мазут, толстые губы. Другой похудее, погибче, но жилистый,
хотя и не выглядел сильным, бледнолицый и не такой мрачный. Оба горделиво
подкручивали длинные усы, торчавшие почти до ушей. Разбойники были в белых
рубахах, коротких безрукавках из грубой белой шерсти, расшитых чёрным; на
роскошных шевелюрах сидели тюбетейки, украшенные серебром и слегка
сдвинутые набок. Штаны, широкие сверху, сужались к щиколоткам, на ногах —
остроносая крестьянская обувь; у пояса пистолеты и ножи.
— Что вам от меня надо, братья? — жалобно заныл блаженный, притворившись
более трусливым, чем он был на самом деле.
— Деньги, чернец.— И они, как клешнями, сжали ему руки.
— Деньги монастырские,— пролепетал Евтихий.
— Молчи, не то убью! Где они? Вынимай! Монах уже не колебался.
— Пустите меня, иначе я не могу их достать.
Бандиты разжали руки, но не спускали с него глаз. Тот, который молчал,
вытащил из-за пояса нож и схватил его зубами, чтобы быть наготове.
Мушкеты были теперь ни к чему.
Евтихий поспешно вытащил из-за пазухи кошель с деньгами и пытался отвязать его от
шеи. Но нетерпеливый грабитель схватил кошель и дёрнул что было силы. Шея монаха
согнулась, посинела, он задыхался. По счастью, шнурок не выдержал. Но на том месте,
где он был привязан, осталась красная полоска.
— Ладно, эти сойдут... А больше нету? Да не вздумай врать нам, попадёшь чёрту в лапы...
Вы, монахи, погрязли в грехах хуже, чем мы...
— У меня немного своих деньжат, есть так, мелочь...
— Hу и давай их сюда, чего ждёшь...
Евтихий порылся в карманах и высыпал в руки бандиту несколько ирмиликов[27],
несколько пфеннигов, несколько серебряных монет и ещё кое-какие турецкие деньги.
— И всё? Давай ещё вытаскивай... Я знаю, у тебя набиты карманы.
— Нет у меня, братья,— жалобно сказал благочестивый.
— Так ведь вы, попы, самые и есть разбойники. Сейчас тебя обыщем. Здесь у тебя что?
Они нащупали в рясе бутылки.
— Это водка для игумена,— соврал блаженный.
— Да ты, чёртов монах, небось, сам налижешься у себя в келье?! А ну, подавай
сюда. Возьми её, Георге... Не то я сейчас его раздену, чтобы как следует
обыскать.
«Значит, одного из них зовут Георге»,— отметил про себя Евтихий.
Раздетый, в одном только исподнем — рубахе и подштанниках — он застыдился...
— Ну, так ты больше похож на человека! — съязвил бандит.
Другой, которому атаман бросил рясу и подрясник, стоял молча, держа их и не
выпуская изо рта нож.
— Эй, ты, обыщи вещи, чего стоишь без толку,— приказал атаман.— Выверни их
наизнанку, осмотри подкладку — эти прохвосты умеют прятать деньги...
Георге выворотил одежду, потряс её, помахал ею в воздухе, вывернул карманы: ничего
не упало.
Другой безжалостно обыскивал блаженного, расстегнул ему пояс, чтобы убедиться, что
к ногам не привязан мешочек с деньгами. Евтихий стоял неподвижно. Главной его
заботой было, чтобы разбойники не нашли пистолетов в ботфортах. Потому он сам с