у меня целый...— И он положил клобук на пень.— Сделайте милость, прострелите и
его!..
Верзилы, помирая со смеху, вытащили из-за пояса пистолеты — по пистолету в каждой
руке. Четыре выстрела, слившись в один, прокатились по тишине леса. Клобук упал,
как простреленная чёрная птица.
— Ну, теперь ты доволен? — ухмыльнулся главарь, пытаясь снова всунуть за пояс
разряженные пистолеты.
— Весьма доволен... А сейчас посмотрим, будете ли вы довольны,— произнес Евтихий.
Он нагнулся и, мгновенно вытащив из ботфортов пистолеты, приставил их к груди
бандитов. Они не успели опомниться. И прежде чем бандиты потянулись за ножами,
монах предупредил:
— Не двигайтесь, стрелять буду...
Разбойники застыли; они смотрели на него с испугом - он весь переменился:
святость, отрешённость исчезли, уступив место страшной силе...
— Отстегните ремни...
Всё ещё не осознав этого превращения, они заколебались.
— А ну, живо! Дважды повторять не стану, уложу на месте...
Деваться было некуда — они расстегнули ремни.
— Теперь штаны вниз!
Воры не поняли и растерянно на него смотрели.
— Расстегните ремни брюк!
Разбойники, всё более теряясь, подчинились.
— Спустите штаны.
Бандиты вытаращили глаза. Они снова не поняли.
— Как вы делаете, когда выходите по нужде.
Воры подчинились — пояса были отстегнуты.
— Не так... Ниже, спустите их ниже, до пяток! — кричал неумолимый Евтихий.
Только тут они поняли: штаны стягивали лодыжки, как кандалы... Теперь не убежишь.
Разбойники едва передвигали ноги; и то только вбок, как закованные в цепи.
— Теперь вынимайте мушкеты, ножи, пистолеты, бросайте их сюда, в кучу... Ты,
Думитру, береги кошель, как зеницу ока... Куда ты его спрятал?
И мою мелочь тоже, Георге! — приказал блаженный.
Разбойник вытаращил глаза, удивляясь, откуда монах знает его имя...
— Связывай Думитру руки за спиной да хорошенько стяни,— приказывал он,
наблюдая за работой,— не жалей: он всё равно не дал бы тебе ни
гроша из украденных денег.
Атаман был связан по рукам и ногам.
— Ой, батюшка, мы тебе поклонимся в ноги, мы деньги тебе назад отдадим, всё отдадим,
что есть — мушкеты, пистолеты, одежду, — только отпусти нас, хотя голыми.
— А, черномазый, скулишь теперь?!— бранил его монах.
— Ой, не веди ты нас в аджию, в Бухарест - нас повесят,— плакался Георге.
— Зачем мне аджия? — спокойно сказал монах.— Я поведу вас в монастырь: вы будете
монастырскими рабами. Пошли, пошевеливайтесь! И не пытайтесь свернуть с
тропинки, не то уложу вас на месте.
И он повёл их к Чернику, приставив пистолеты им к спинам. Шли медленно. Воры еле
двигались, кандалы штанов не давали им шагать шире. Они тащились по тропинке,
едва переступая ногами, как стреноженные животные, и не могли не только убежать, но
даже сойти с тропинки.
К вечеру процессия, которую возглавлял Георге и заключал Евтихий, вошла в ворота
монастыря.
Привратник ударил в сполошный колокол. Рой монахов окружил их. Пришёл и игумен.
Блаженный рассказал о своем подвиге, развязал руки Думитру и приказал вручить отцу
игумену кошель, взял назад свои деньги и передал разбойников под надзор настоятеля,
уговорившись, что на другой день кто-нибудь доставит оружие, брошенное в лесу.
IV
Разбойники были заперты в погреб, куда обычно заключали цыган, осуждённых за
побег или неповиновение. Три дня и три ночи без воды и без пищи они просидели тихо,
отыскивая дыру, через которую можно было бы убежать. Потом, подстрекаемые
голодом, начали волноваться, выть, кричать.
— Так укрощают диких зверей,— объяснил игумен.— Льва и тигра ничто другое не
сломит и не подчинит, только голод и жажда. Теперь ступай к ним, отец Евтихий,—
тебя они почитают за хозяина, ибо ты их схватил.
Евтихий, сопровождаемый другими братьями, спустился в подвал, открыл ставень
зарешёченного окошечка погреба, где находились воры, и громким голосом кликнул их
по именам:
— Думитру, Георге, покажите свои грешные лица..! Негодяи высунули в окошечко
свои всклокоченные головы.
— Вот, нате вам воды и хлеба.
И блаженный опустил на крючки их протянутых рук по ломтю пресного хлеба и по
кувшину с водой.
— Покайтесь... Оставлю вам этот подслеповатый свет, чтобы вы мимо
рта не пронесли.
И он не закрыл ставень.
На другой день было то же, на третий он беседовал с разбойниками подольше, и они