быстро, незаметно и оставило их на том же месте.
В обед прибыли блюда, заказанные накануне, и весь понедельник пиршество разворачивалось
под знаком домашней птицы, приготовленной в виде супов, соусов, десятка разных жарких — с
картофелем, капустой, на вертеле, на противне, в печке, варенных с чесноком и уксусом, а
также жареной печёнки, желудка, петушиных гузок и грудки каплуна.
По этому случаю переменили и вина — на сей раз на более лёгкие и игристые.
Свинина требует вин более терпких, пьянящих, крепких и старых, чтоб растворить её жир; к
птице же идут вина тонкие, воздушные — красное, пенящееся профирэ, белое, из которого,
как из минеральной воды, выходят колючие пузырьки, а особливо рубиновое, более спокойное
и уравновешенное,— оно подходит к жирным жарким и пирогам из кукурузной муки, а также к
пахлаве, печенью с мёдом и с орехами. Всё это выполнялось в точности. Сорта три белого,
два — золотистого, как янтарь, и огненно-красное с лёгким привкусом базилика стояли на
столах, разлитые в большие кувшины... И снова песни, на этот раз плясовые, и снова смех,
крики и шалости брата Минодора, который, танцуя польку, кочевал из одних братских рук
в другие.
Вторая ночь застала их на тех же местах, неколебимых, как во время большого, торжественного
бдения. За маленькими делами они уже не выходили, вдохновлённые примером кобылы,
память о которой жила ещё у них под ногами и всё ещё отдавала в нос. И потом, отхожее место
было так далеко — в конце тёмного зала, добраться туда можно было только ощупью.
А места у стены много, хватило бы на целый полк, не то что на тринадцать монахов-
отшельников.
Главное же, что на них снизошло просветление, отрешённость, забвение всех забот, точно
какое-то колдовство замкнуло их на счастливом острове. Такое, быть может, почувствуем и мы,
когда перенёсемся в мир иной. А они были там уже сейчас, и на заре третьего дня, то есть
вторника, игумен поведал братии об ожидавших их благах — то бишь прочел меню,— это
будет рыбный день: значит, раки, икра, устрицы, улитки. «Потщись, брат повар! Аминь!»
— Да смотри, как бы не забыть про остропел[6], — не унимался весьма обеспокоенный игумен.
— Остропел из рыбы? — причмокнул протопоп.— Тысячу лет не едал!
— Живите на здоровье ещё тысячу, а уж как наш повар его готовит — такого нигде не найдёте!
Это его гордость!
И игумен, как нектар, проглотил набежавшую слюну.
А потом снова стук, и хлопки, и танцы, и хороводы под кларнет одного из братьев, который
скрывал свой талант, пока не получил приказ от игумена.
Третий день,— значит, вторник,— был, как и решили, днём рыбным, ихтиос. Монастырские
пруды, прочёсанные неводами, явили миру и прислали к столу, словно в сказке, готовых —
варёных и жареных (ибо как иначе мог успеть отец повар всё это приготовить) лупоглазых
сомов, толстопузых карпов, гибких щук, золотистых усачей, сплющенных лещей, линей со
змеиной кожей, угрей, устриц, раков в самых разных закусках и видах: в чорбах, в маринаде с
луком, с капустой, фаршированных изюмом, орехами, под соусами из орехов с чесноком;
потом шли пилафы из раковых шеек, гювеч на противне, с оливковым маслом, с маслинами
Воло, пена икры, штабеля раков, красных, как щеки святых отцов.
— А знаете, ваше высокопреподобие, что нужно, чтобы икра вышла порядочная? —
обратился игумен к протопопу, вонзая свою вилку в гору икорной пены.
Протопоп не знал.
— Нужен расточитель, который лил бы оливковое масло, и безумец, который бы её
сбивал. А вот у нас брат повар, когда речь идёт об икре, он сам себе и рука щедрая и
сумасшедший.
К рыбе и вина идут другие. Значит, переменили напитки, сперва дали вино немножко покислее,
чтобы перебить тяжелый привкус тины и болота; потом появились другие, более крепкие
прозрачные вина, отдающие коньяком, в которых рыба не плавает, точно в воде, а сразу
растворяется.
— Ой! Ты забыл воблу...— огорчился игумен.— Беги, брат мой!
И повар, вспыхнув, поспешил принести вместе с несколькими пучками лучин воблу, которую
тут же опалили, побили, посыпали перцем, петрушкой и полили уксусом и постным маслом.
— Форель тоже принести? — спросил повар.
— Принеси немножко, отведаем.
— Форель здесь? — удивился протопоп.
— Нет, нам присылают её братья из горных скитов — из Секу и Дурэу, в обмен на водку, которую