нужным?
— С тобой не сговоришься,— нахмурился игумен.— Теперь ты произвёл себя в
апостолы!.. Вот тебе моё решение: ты хорошо знаешь, что не слишком держишься за
мой монастырь. Ты здесь только добровольный гость. Твой дом — у митрополита, где
ты принял постриг. Отправляйся туда и попроси разрешения. Или ещё лучше: пусть
твой ученик пострижется там, ибо для вас обоих это родной дом.
Евтихий уже не гневался. Напротив, он возрадовался.
— Все это козни сатаны. Это он ставит препятствия. Рогатый не хочет добром
выпускать из своих когтей душу Георге... Но я одолею и на этот раз.
И он предстал перед митрополитом, держа за руку свою живую жалобу — Георге.
— Нет, вы только послушайте, — разъярился митрополит.— Отнеси этому дураку
от меня приказ постричь его. Если не подчинится, я сниму с него игуменский сан и
сошлю в лес, в скит Баламуки.
И он послал указ, чтобы воля блаженного Евтихия выполнялась в точности и
беспрекословно. Игумену делать было нечего, и он подчинился.
Между тем у весны окрепли крылья. Великий пост уже кончался. Пасха в тот год была
поздняя, после Георгия Победоносца. Кукушка в полнолистном лесу уже выкрикивала
своё имя. В небесах белыми косынками колыхались аисты. Пролетали, жалуясь,
журавли. Под крышами келий хозяйничали ласточки... И тёплый ветерок дул с юга, где,
по словам отца Евтихия, простиралось то синее море, которое опоясывает стан земли...
Однажды утром, когда блаженный вместе с учеником отправлялись в церковь, кукушка
прокуковала трижды как раз за его кельей.
— Кукушка прокуковала у нас за спиной,— заметил Евтихий.
Георге только навострил уши.
В полдень кукушка прокуковала снова, как раз когда они с мисками отправлялись за
едою. Но у ученика вдруг схватило живот, и он ушёл в кустарник, где обыкновенно
справлял нужду... Евтихий ждал. Ученик не задержался, а вернувшись, спокойно
принялся за дело. Птица замолчала.
Монахи готовились встретить молитвами, псалмами и хвалами господу богу праздник
Георгия Победоносца. Сердце блаженного учащённо билось. Завтра ученик, которого
вверил ему бог, будет отцом Гедеоном, монахом.
После ранней обедни он благословил его отдохнуть с тем, чтобы на другой день тот
был бодр и силён. Сам он положил голову на жёсткое изголовье и впал в мучительное
оцепенение, как человек, у которого на душе тяжкая забота. Так продремал он
примерно час, в течение которого ему показалось — или приснилось — будто
скрипнуло окно соседней кельи. Потом его стал мучить кошмар: два существа с
чёрными лицами наклонились, чтобы задушить его. «Бесы»,— подумал он и напрягся,
дабы вырваться из когтей страшного сна. Он вскочил. Привидения окружали его со
всех сторон. Жестокое искушение, какого давно уж он не испытывал, надвинулось на
него как-то вдруг, и все грехи, начиная с Валенцы, его обступили. Он забыл об
ученике и о постриге.
Он был застигнут врасплох, у него перехватило дыхание, и всё же по привычке
он вынул свой молоток, схватил таз и, подстрекаемый кольцом теснивших его
чертей, выскочил во двор и ударил в набат. Ученику был заранее дан приказ в
подобных случаях не двигаться. С большим трудом Евтихию удалось отогнать
свору нечистых к келье игумена, где бесы и исчезли под левым окном... Была еще
ночь, но вдали, как сквозь полотно, просвечивал утренний туман. Он поднял
глаза: окно было распахнуто и двое чертей висели там, в узком проёме. Блаженный
помахал перед ними молотком. Увидев, что им угрожают, черти спрыгнули вниз,
будто собираясь на него кинуться. Евтихий наклонился, вынул пистолеты. И бесы
отступили — они повернули к нему спины и бросились прочь. Но разозлённый
Евтихий выстрелил им вслед... Это тотчас же его успокоило — он вернулся в келью и,
обессиленный, уснул...
На другой день — праздник Георгия Победоносца: в церкви зажжены все свечи, братия
в полном составе, служба — в самом разгаре. Ждали только игумена, который
запаздывал.
— Должно быть, неважно себя чувствует,— сказал кто-то.
— У него поясница болела, — подтвердил брат милосердия.— Он призвал меня
вчера вечером, я растирал его спиртом.
Игумен выражал желание немного задержаться. Но такого опоздания не ждали.
— Я поднимусь с братом милосердия, и мы посмотрим, что случилось,— предложил
один монах,— чтобы не потревожить архиерея, который спит в задней келье.