этого дурня! Даже не задержал Скороамбэ... И всё — тут он себе признался — одна жадность.
Теперь он видел, какие совершил ошибки: грек уведёт у него добычу из-под носа. И ещё до
наступления темноты погрузит её на корабль и увезет в Стамбул. Что ещё может придумать
Маргиломан?
И снова его охватила дрожь: а если конокрад знает, что за ним идут по пятам? И сам напал на
их след? Может, даже через Скороамбэ, может, тот подкуплен? И, стакнувшись с Яни,
расставил ему капкан, как Эгону? В конце концов, в сделке между греком и конокрадом нет
ничего удивительного. Один берет деньги, другой — скакуна. Если Яни продаст конокрада
властям, то потеряет лошадь, та попадет тогда в руки боярину. Значит, ему нет смысла быть
нечестным. Амоашею, таким образом, нужно избавиться от скакуна, который поработил его, и
снова выйти на белый свет — к новым делам и наживе. Между ними стоял единственный
недруг — он, священник... Может, они сговорились его уничтожить! До самого рассвета
батюшка не сомкнул глаз — так мучали его тревожные мысли. На заре он порядком помаялся,
пока очухался казак, который спал как убитый...
Рассвет застал попа с русским в высокой и густой, как завеса, кукурузе; и вдруг они увидели
коляску грека: убранная с истинно восточной роскошью в золото и пурпур, она въезжала в
район укреплений. На козлах, кроме кучера, сидел конюший, а два гайдамака с карабинами
скакали по обе стороны.
Немного погодя зашуршала кукуруза и с противоположной стороны выскочил на белом коне
Амоашей, держа рядом на поводке другую лошадь. Поп подтолкнул локтем русского — мол,
что это? Русский вытаращил глаза. Он ожидал, что его любимец переменился. Такого он и не
мог себе представить. Конокрад не посмел коснуться коня. Не решился осквернить его красоту.
Свет играл на его гордой белизне, как на мраморе. Не долго думая русский засвистел своего
казачка, с которым обошёл — как со сказочной разрыв-травою — страну вдоль и поперек.
Белый жеребец под конокрадом вдруг остановился как вкопанный, навострил уши, задрожал и,
вытянув шею в направлении зова, ответил долгим ржанием. Он ждал, весь устремившись на
звук. Все повернули головы. Конокрад, заподозрив ловушку, схватил поводья зубами,
раскорячил ноги, вонзая шпоры, и потянулся за пистолетом. Но не успел его выхватить: из
кукурузы выскочил казак и одновременно послышался по-русски окрик: «Стой!» Конь застыл,
как белая скала, не сводя глаз с хозяина. Напрасно конокрад вонзал ему в бока шпоры. Теперь
ни одна сила в мире не могла сдвинуть его с места.
Русский облегчённо вздохнул — словно гора с плеч — и выкрикнул новый приказ. Конь
вздрогнул. И прежде чем конокрад спешился, Мурад рухнул на землю, подмяв под себя левую
ногу всадника. Все, даже стоявшие далеко, слышали, как хрустнула кость.
Ещё один приказ хозяина — и жеребец вскочил, оставив конокрада на земле.
И тогда казак, обезумев от радости, крикнул: «Мурад!», а конь, словно желая обнять его, встал
на дыбы и устремился к нему. Священник позднее рассказывал, будто он видел у него на глазах
слезы. Прыжок — и русский оказался в седле. С быстротой молнии ринулся он на коляску и
вырвал мешок с деньгами из рук окаменевшего грека. И, залихватски выругавшись, прежде чем
кто-либо пришёл в себя, скрылся на востоке, поглощённый солнцем, в которое вошёл, как в
гигантское поле света. За ним оторопело бежала кобыла, которую привёл конокрад; она ржала
вслед исчезнувшему скакуну.
СРЕДИ ВОЛКОВ
Говорили о крупной дичи и большой охоте. Теперь у нас вспоминают о них всё реже и реже,
хотя в горах ещё полно гигантских медведей, гордых оленей, загадочных чёрных козлов, диких
кабанов, а то и рысей и куниц. Из древней охотничьей фауны нашей страны исчезли только
зубры.
— И жаль, что мы не развели их заново, как это сделали другие государства,— добавил хозяин.
— Я давно об этом твержу,— поддержал его кто-то.— Мы представляем тот уголок земли, где
страстные любители могли бы сравнительно легко испытать волнения и приключения
серьёзной охоты, и не было бы им никакой нужды добираться до Африки и Индии.
Все беспорядочно твердили об упадке этого жизненно важного, исконного занятия — охоты,—
с которым человек пришёл из глуби тысячелетий, когда он был принужден в одиночку вести