дырку и уплыть.
Тогда Амин опускается под воду, обследует основание запруды, обходит её на
четвереньках под прессом саженной воды, находит пролом, тут же выплывает на берег, хватает
охапку мятлика, мешки с гравием, камнями и таскает их туда, вниз, пока не заделает
пролом и не укрепит основание. Это занятие не только не утомляет его, но даже ему нравится.
В облике Амина есть что-то от амфибии. Высокий, тощий, с широкой, выпяченной вперёд
сильной грудью — грудью, вмещающей много воздуха, с животом, то втянутым, то вдруг
надутым, с длинными руками и широкими, точно весла, ладонями, длинноногий, он
укорачивается и удлиняется в воде, отталкиваясь, точно лягушка, пружинами всех своих
суставов. На скользкой коже нет ни волоска — наследие далёких предков рода Амина,
происходившего, согласно молве, от рыб. Выйдя из воды, он не ходит мокрый, но мигом
высыхает. Кожа, выдубленная ветром и солнцем, покрывается словно чешуей: поры забиты
илом и всякой грязью, о которую он постоянно трётся в заводи. Он коротко острижен, бреет
бороду, чтоб, поднявшись из глубин, смотреть во все глаза, чтоб пряди волос ему не мешали.
Он самый большой рыбак тех мест, его предки владели по крайней мере тремя четвертями этой
заводи — всеми бродами, складами и рыболовными снастями, а он стал сторожем в запрудах
Почовелиштя и был доволен и этим, рад, что может иметь дело с водой и с рыбами.
Прошла почти неделя... Амин в своей засаде следил за событиями, когда вдруг запруда под ним
заколебалась от жестокого удара и, казалось, готова была обрушиться. Сквозь клапаны садка,
хрустнувшие на петлях, вкатилось что-то огромное; он едва увидел спину чудовища, она
мелькнула, извиваясь, на поверхности и погрузилась в омут.
Это было нечто необычное и нежданное.
Рыбы из породы тех, что держатся у дна, испуганно всплыли целой стаей и юркнули кто куда.
«Громадный сом»,— подумал Амин. Такое случалось в его рыбачьей жизни. Должно быть,
это тот, который вот уже несколько лет опустошает заводь занимаясь грабежом и пугая
купающихся детей. И Амин обрадовался. Он поборется с чудищем и изловит его. Только бы
оно, беря приступом запруду, не сломало садок...
Чудовище не лежало спокойно. Новые стаи рыб, которые оно вспугнуло, поднялись на
поверхность и теперь метались взад-вперёд.
«Видно, буйный»,— подумал рыбак.
Задняя запруда снова сотряслась несколько раз; потом задрожала передняя. Сердце Амина на
мгновение застыло... И снова тишина во всём омуте... Чудовище не подавало о себе знаков. Это
ещё больше обеспокоило рыбака. Что там делает в глубине этот дьявол? Что замышляет? Где
подрывает плотину? Амин потерял покой. Десятки раз в день и столько же ночью он опускался
под воду. Вначале вне запруды, боясь, как бы чудовище не огрело его хвостом и не сломало бы
ему поясницу или не схватило бы зубами. И он наблюдал за основанием запруды только со
стороны рукава, укреплял её камнями, ставил подпорки. А потом снова возвращался на свои
мостки, чтобы следить за движениями чудовища. Однако Амину не удавалось его увидеть.
Чудовище держалось на дне и не кидалось преследовать добычу.
«Видно, сытый,— подумал Амин. — А может, и слишком старый. Любит поспать... Оно и
лучше!» Он снова осмеливался спуститься в садок и там проглядел все глаза, чтобы увидеть
призрак; но сквозь тёмное стекло воды не просвечивала даже гигантская тень. И всё-таки он
встревожил добычу, ступая по держащимся у дна рыбам.
У второй запруды их собралась целая стая; если б не подпорки снаружи, плотина бы рухнула.
Внизу были карпы побольше и потише; над ними — сомы, всегда полные жизни, хищные,
выше — молодые сомята; и ещё выше — маленькие, юркие, проворные рыбешки. И надо всеми
— толпы неистовой плотвы. Опираясь хвостом на нижние слои воды, рыбы напрягаются,
изгибаются, устремляются вверх и с плеском падают назад. Иногда, если вода поднимается,
они выныривают так высоко, что даже показываются над водой.
Амин дни и ночи пытался изловчиться и поймать чудовище в одиночку, чтобы
продемонстрировать смелость и умение, которое ему, первому рыбаку тех мест, слишком давно
не приходилось выказывать. И он хорошо знал, что напрасно старается: ловить было нечем,
разве что голыми руками. Но кто знает, чего можно добиться усердием? И он не терял
надежды. Иной раз он стоял на берегу рядом с чудовищем и поджидал его: если оно покажется,