стеклами, что их хватило бы на десять обычных пар.
— Запрещено,— сказал Амин.
— Кем?
И инженер как следует потёр нос
— Законом.
— Законом? — Он засмеялся.— При данных обстоятельствах закон отступает. Мы заменяем его
динамитом! — И он снова засмеялся. Потом серьёзно добавил: — Я констатирую, каков этот
случай, и имею право решать: здесь нужен динамит. На другое не стоит тратить силы. Это был
бы напрасный труд.
Амин сделал шаг вперёд. Он сам не знал зачем... Словно чтобы просить его. А может, угрожать.
— Нельзя это,— настаивал он чужим, изменившимся голосом.— Вся запруда взлетит в
воздух; рыба уйдёт; переправа испортится.
Он задыхался... Товарищи его глядели опасливо, точно боясь взрыва.
— Об этом не беспокойся. Я знаю, сколько надо положить динамита и где, чтобы досталось только
рыбам.
— Когда будем закладывать, господин инженер? — угодливо спросил бригадир.
— Я сообщу тебе по телефону. Приезжай сюда с людьми на лодках и телегах, чтобы грузить рыбу.
— И он повернулся к Амину: — До тех пор смотри карауль всё.
Он сел в моторную лодку и уехал. Рыбаки тоже погрузились в лодки и не оглядываясь уплыли в
деревню — там ждали их мамалыга и чорба.
Оставшись в одиночестве, Амин снова оказался хозяином печальных просторов. Мысль о
динамите всё больше и больше завладевала его рассудком. Он как наяву слышал взрывы,
видел, как высоко взлетают снопы воды, как содрогается омут, выбрасывая из своих глубин
тину. И тут же поверхность воды начинает кишеть убитыми рыбами, они плавают белыми
брюшками вверх, и из жабр у них хлещет кровь, которую уносят волны... А белуга? Он не желал
больше ничего видеть и закрыл глаза руками, хотя знал, что это наваждение.
Его протест был бессилен, он, точно желчь, пропитывал горечью всё его существо; горечь
захлестывала ум, отравляла бессилием руки и ноги.
Непривычная чёрная забота придавила его, он согнулся под тяжестью пугающей
ответственности.
«Это желчь излилася мне в кровь»,— подумал он, пытаясь понять, что с ним происходит.
Он оглядел воду, землю, горизонт, и, куда бы он ни взглянул, глаза его всё пятнали желтизной.
Нагнувшись над сверкающей волной, он отыскал в ней своё изображение; оно показалось ему
тоже зелёно-жёлтым. Что это, отблеск листвы? Он поднялся и сплюнул — слюна была
зеленоватая, вкуса полыни.
Он попытался успокоиться; бесчисленное число раз обошёл запруду. По привычке...
неосознанно. Равнодушно... И не думая об охране. Ничего не осматривая. Словно прогуливаясь.
Полдень давно миновал... Усталый, обессиленный, он поднялся на плотину и против обыкновения
растянулся на перекладине мостков, обвив их руками... Под ним с убаюкивающим гулом
катилась вода. Такого с ним раньше не случалось — он заснул глубоким сном младенца.
Когда он пробудился, уже спустилась ночь... Он пришёл в себя. Наклонившись, посмотрел вниз,
в глубь омута... Странно, как-то вдруг он с лёгкостью разглядел все, до самого дна. Он хорошо
видел: какие-то рыбы равнодушно отдыхали в тине; другие сновали взад-вперёд; щуки
выпрыгивали на вершок; карпы рвались к запретному воздуху; дремали серебристые усачи;
плотва, точно у неё были крылья, стремилась улететь. Он искал глазами белугу. Долго. Её не
было видно. Может, она спряталась? Его охватила досада. Он вспомнил сказку; какой-то
внутренний голос советовал ему перевернуться трижды через голову, как это делал сказочный
богатырь, и тогда он превратится в мысль. Мысль проникнет всюду... Как ни был он опечален,
но всё же улыбнулся — в детстве он испробовал все кульбиты.
— Не так... душой,— прошептал кто-то в нём.
«Ага... значит, чтобы душа трижды перевернулась? Так можно».
Он слышал и слушал этот разговор с самим собой. Надо попробовать. Что от него убудет? И он
напрягся... Один раз — и он точно погрузился на дно смерти. Второй — и он будто всплыл со
дна. Третий — перед ним был свет. Вот оно — он превратился в мысль. Почему он не знал
этого прежде? Значит, нужно было, чтобы пришла беда и его научила?
Теперь он спускался туда, на дно, и он знал все рыбьи думы. Он сосредоточился, как для
скорбной молитвы, движимый одной мыслью — отыскать белугу. Зачем? Чтобы вымолить у
неё прощение? Чтобы попросить совета? Чтобы воззвать о помощи?
Ибо он не знал, не умел обратиться к небу. К небу взывают лишь землепашцы, они молят бога
ниспослать им дождь. У рыбаков своё небо — на дне вод; «небо» гораздо более глубокое и