стало быть на высоте возложенного на меня поручения. И мне не было дела, что горцы
дивились — какой скарб я тащу за собой?
Глядя на бедных животных, которые пыхтели под тяжестью моих жестянок, я
спрашивал себя, что со всем этим буду делать... Но «на месте будет видно», тут же
подумал я, повторяя формулу его превосходительства.
Мы поднимались по долине, плотно укутанной войлоком тумана. В Бухаресте было
почти лето. Здесь же мы застали конец упрямой зимы, с трудом отступавшей к
вершинам. Очевидно, я в слишком сильных выражениях обнаружил неудовольствие
тем, как враждебно меня принимают горы, потому что один из местных жителей
немедля поставил меня на место.
— Так ведь и у нас ещё недавно было солнце и хорошая погода,— сказал он и
поглядел на меня подозрительно, словно бы я привёз им всю эту мерзость.
Я проглотил это и с тех пор поднимался молча, покорно следуя за группой проворных
горцев. На середине дороги мы погрузились в непроглядную тьму, глухой мрак,
плотный и удушливый, преградил нам путь. Мы принуждены были остановиться.
— Это зовется у нас мга,— пояснил с какой-то хозяйской гордостью один из
проводников.— Что поделаешь, у гор тоже свои привычки,— пытался он меня
утешить.— Но ничего, это пройдет!..
Я впервые услышал про мгу — и всё это было совсем неутешительно; меня тревожило
не столько опоздание, сколько жестокий холод и гнусная сырость, проникавшая,
казалось, даже под кожу. Слепой туман вперемежку с клоками белого пара и
моросящим дождем, вдруг сменяющийся мелким градом, обступили нас со всех сторон
непроницаемой стеной. Невозможно было сделать и шагу, ни вперёд, ни назад, ни в
стороны — везде вас подстерегали пропасти. Мы были пленены более чем на два часа,
пока туман не поднялся ещё выше. Когда всё уже можно было разглядеть как сквозь
сито, мы двинулись в путь. Но тут потеряли дорогу и заплутались...
Мы уткнулись носом во что-то вроде стеклянных стен, высоких, до самого неба, глядя
на которые у нас кружилась голова. Счастье еще, что откуда-то взялся местный житель
и вывел нас по одному на свист, точно овец. Сквозь цепенящий туман человек маячил
перед нами гигантским призраком, и мы с трудом его угадывали.
Его голос вёл нас, как колокольчики стада, пока мы не добрались до хорошей дороги;
тут он исчез.
После долгих плутаний — я то скользил и падал, то меня вели под мышки, а иногда
тащили почти на закорках (верхом я ехать боялся), ночью мы добрались до
охотничьего домика на горе, славящейся своими глухарями, и я упал без сил.
Здесь ужасная погода долго не унималась — вьюги, снег с ветром, задувавшим с сотни
сторон одновременно. Барометр неуклонно стоял на буре. После нескольких
потерянных дней охотники, поглядев на взъерошенные вершины, поспешили покинуть
меня. Без сомнения, я приносил несчастье! Со мною остались только лесники, с
которыми мне удалось объясниться. Они поняли, что я любой ценой должен
запечатлеть глухарей, а главное — снять их знаменитые свадебные игры. Но и они,
степенно улыбаясь из-под усов и указывая на мои аппараты, спрашивали:
— Вы что же это, барин, хотите с этими зверями подойти к глухарям?
И объясняли мне, какие трудности испытывает даже закалённый охотник, столь же
ловкий и гибкий, как рысь или лисица, прежде чем подкрасться к этой самой чуткой и
подозрительной птице.
Едва лишь тучи рассеялись и можно было двигаться, как я назначил операцию.
И вот ни свет ни заря я ощупью плутаю по лесу, и ботинки мои чавкают от воды, а
брюки мокры по самые колени; передо мной между деревьями крадутся лесники,
прислушиваясь, не раздаётся ли знаменитое токование.
Так несколько дней подряд мы, сонные и дрожащие, безрезультатно колесили по всей
округе вплоть до верхних лиственниц, что у полян, где мы установили незаряженные,
похожие на пушки аппараты. Кто-то один оставался держать бедных лошадей, чтобы те
не вздумали тронуть с места или заржать — надо было хватать их за морды и чуть не
душить. Постепенно лиловый свет заскользил сквозь плети елей, и блёклая заря
обиженно глянула на нас. День вставал сумрачный, сморщившись от холода, и нам
следовало возвращаться... Час глухариного тока снова миновал, и мы с жалостью
поглядели друг на друга — на мокрые носы и глаза, красные от бессонницы. Да что там
говорить! То ли из-за хмурой погоды, то ли срок свадьбы прошел, только глухарей