— После встречи с твоим героем мы и впрямь ожидали чудесных подвигов.
— А я?! После столь блестящего появления Бужора я думал, что горы бросят к его ногам
все свои чудеса. Козочки выйдут нам навстречу рассказать о своих тревогах; медведи
будут кланяться и лизать нам руки, а глухари — ходить за нами стаями, точно крысы за
волшебной дудочкой Крысолова.
Но вы видели: ничего подобного. Магия Бужора распространялась только на то, что
было вокруг меня,— на небе весь день светило солнце, а ночь была звёздная, и воздух
настолько теплый, что я наконец перестал дрожать.
Но и этого было немало после того ада, через который мне пришлось пройти. И я был
признателен Бужору, хотя он неизменно сохранял сдержанность. Он не был ворчлив.
Но молчал... Он молчал, как горы, как деревья, как звери, которые выдают свои тайны
лишь в заветный час.
Я выпытывал у него тайны о жизни леса, о подспудном существовании живых
существ, над которыми, как говорили люди, он имел королевскую власть. Он
отвечал коротко. Всего несколько незначительных слов. Когда я был слишком
настойчив, он делал вид, что завязывает ремешки на постолах, и я отставал. На время
привалов он обычно исчезал. Возвращался через час, и лицо его сияло нездешним
покоем и радостью. Иляна говорила, что он нарочно уединяется, чтобы помолиться.
Должно быть, у него в этих краях есть свои старые деревья, святые пещеры, которые
служат ему церковью... Видно, он встречается тут и с какими-то зверями,
приносящими ему донесения,— своего рода местными стражниками и
управляющими...
Бужор сдержал данное мне слово: было солнечно и тепло. Он даже заставил вылезти из
земли цветы, и женщина, стеснявшаяся меня меньше, чем его, собирала мне букеты.
Перед Бужором она выказывала смирение, как перед святым, и, прислуживая ему,
закрывала подбородок и в особенности рот уголком платка, дабы его не касалось ее
греховное дыхание... Впрочем, кто знает почему?
Однажды в отсутствие Бужора Иляна — видно, и она устала от скитаний — отважилась
поучить меня:
— Почему вы не попросите, чтобы он сам поймал вам глухарей? Надо же когда-нибудь
отсюда выбраться...
— Значит, он может! — воскликнул я.
— Может, а то как же?.. Он дома в клетке их держит.
— Дома? Что-то не видел. Почему ты мне не показала?
— Да сейчас выпустил. Он только зимой их держит.
— Должно быть, при курах вместо петухов,— пошутил я.
— Какое! Они ведь дикие. А перья на хвосте — все двенадцать — одно другого красивее.
Только Бужор теперь не хочет.
— Не хочет?
— Нет... Он их жалеет. Он детеныша лани держит в конюшие, только пока тот не
подрастет.
— Капканом ловит? — спросил я.
— Капканом? Бужор? Что вы!.. Он собирает по лесам и дает приют всем убогим зверям,
пока они не окрепнут. Тогда он их отпускает.
— Выходит, у него что-то вроде скита для немощных. Зверей привечает, как его матушка
убогих женщин,— заметил я.
— Правильно, именно скит,— обрадовалась моим словам Иляна.— Он долго не мог
отделаться от одного медвежонка, тот гостил у него несколько месяцев... Избаловался
зверь от хорошей пищи да человеческой ласки. Несколько раз уходил в чащу. А как
соскучится — возвращается к логову Бужора. Собаки уж знали его и не лаяли. Точно
околдованный был.
— А теперь больше не приходит?
— Нет... Видно, нашёл себе пару, завёл семью и жена не пускает.
— Чья?
— Жена медведя...
Иляна говорила всё это о зверях с той естественностью и уверенностью, с какой
говорят об односельчанах, о ближайших соседях...
— Не иначе как он посвящённый,— заключила она.
Когда появился Бужор, я попросил его поймать мне несколько глухарей, как он это
делает для себя.
— Я узнал о ваших чарах и вашей силе,— пытался я польстить ему, разжечь его
честолюбие и тщеславие.
Бужор, как обычно, отмалчивался.
Тогда я стал напоминать ему обо всех медведях и козочках, о которых мне прожужжала
уши Иляна. Он задержал на ней укоризненный взгляд.
— Никакое это не колдовство, сударь.
— Не колдовство? — вспылил я.— Как же так, мы здесь почти три недели, облазили все
горы и не нашли даже следа глухарей, а вы, оказывается, стаями их держите у себя в
клетке? Вы это могли бы мне объяснить?
— Очень просто. Зимой, когда их засыпает снегом, глухари, как кроты, прорывают в
сугробах длинные ходы и, свернувшись в клубок, ждут конца снегопадов. Многие