пастбищу. Дойные коровы расположились по другую сторону.
По наущению деда самого сильного быка с большим трудом отделили от стада и увели
в сторону вместе с шестью белыми коровами, у которых отняли телят и которых давно
не доили. Понуканиями и дубинками их гнали к узкой долине, а затем по бывшему
руслу реки, поднимающемуся отвесно в гору и заканчивающемуся широким
амфитеатром, ограждённым со всех сторон стенами скал. Там — ни воды, ни травы.
Одни только валуны, которые скатились в засохшее ложе реки, устремившееся к небу.
Семь животных, недоумевающие, погоняемые со всех сторон, вбежали в эту западню и
оказались в тупике. Они повернули головы к гнавшим их людям, помычали, обращаясь
к стаду, с которым их разлучили.
Вдруг внизу, в том месте долины, где она превращается в щель всего в несколько шагов
шириной, старик быстро всадил кол, завернутый в шкуру медведя: голова шлемом
сидела на острие кола, а лапы на двух палках были угрожающе простерты к
окаменевшим от ужаса животным.
Чтобы спуститься вниз, к водопою, к пище, им надо было встретиться с медведем,
заслонившим путь назад. Пастухи, взобравшись на скалы, смотрели на них с вершин.
Изгнанные животные притихли и долго стояли неподвижно.
Потом коровы легли; набрякшие, разгорячённые вымена опустились на мокрые камни,
охлаждённые росой. Издалека коровы казались белыми глыбами, пережёвывающими
одиночество. Успокоенные, они лежали будто в загоне, ожидая, когда их по
заведённому обычаю позовут доить.
Только бык по-прежнему стоял и беспокойно глядел вниз, в долину, подкарауливая
опасность. Людей уже не было видно. Осталось одно лишь пугало. Бык повернулся и в
неистовстве промычал несколько раз, обращаясь к прозрачной как стекло пропасти.
Ему ответило его же мычание, усиленное эхом. Он осторожно обошёл свой
застенок, с шумом обнюхал скользкие утесы, втянул горный воздух и погрозил
синеве, как врагу, рогами. Потом вытаращил покрасневшие глаза на ястреба, который
упорно над ним кружил и спускался всё ниже и ниже, дабы удостовериться, что это не
падаль.
Проходило время.
То ли ветер не дул и до быка не доносился медвежий запах, то ли шкура была
слишком старая и уже не пахла.
Пастух прошёл по гребню и, подобравшись к долине позади стада, сбросил вниз камни;
они покатились, с грохотом ударяясь о скалы, и доскакали до животных, выгоняя их из
ловушки.
Коровы точно оцепенели. Они не понимали, что случилось. И чабан перестал
сбрасывать камни — их грохочущий поток мог раздавить животных.
Дед пошёл на другие ухищрения: внизу, у входа в долину, раздалось призывное
мычание. Знахарь держал между коленками кадушку, отверстие которой было закрыто
кожей. В кадушке был натянут конский волос. Когда человек проводил жирными
пальцами по волосу, кадушка издавала жалобное мычание голодного телёнка или
боевой клич быка — в зависимости от того, как управляла ею рука.
Коровы навострили уши и поднялись на ноги. Бык подался вперёд, вытянул шею,
прислушался, глядя на неподвижное пугало, и вернулся на место. Он разгадал обман.
Шутки с ним не удавались.
После завтрака чабаны, которые пришли к долине вместе со стадами, принялись
кричать, гикать, звать, щелкать бичами, как они обычно делали, собирая стада из
ущелий. Вопли их сталкивались, отскакивали от скал, ограждавших долины, и долины
клокотали в безумии, как во время великой битвы.
Этим добились только того, что упрямые животные отступили ещё глубже.
Но у старика хватало терпения. Он знал, что голод и жажда всё победят. К обеду
загнанные животные двинулись сами, пришло время второй дойки и напомнило
коровам о ласковой руке скотоводов, успокаивавшей их набрякшее вымя. Снизу
доносился звон колокольчиков и тихое мычание телят, зовущих своих матерей. Быки,
оставшиеся на свободе, взывали к отсутствующему вожаку. Животные потихоньку
двинулись к теснине, вход в которую загораживало пугало. Спуск начали подгоняемые'
голодом коровы: бык не двинулся с места и яростно ревел, обращаясь к пастуху,
стоявшему в дозоре, а глаза его сверкали пламенем. Коровы дошли до середины русла,
на секунду остановились, уставившись на чудище, потом, не колеблясь, ринулись к
быку, под его защиту. Они окружили его и, глядя назад вытаращенными глазами,
словно указывали, откуда грозит опасность. Побуждаемый их испугом, он гордой