поступью направился вниз, спустился немного к неподвижному медведю, издал
нутряной крик, с шумом втянул воздух, поскреб землю копытом, призывно взревел,
размахивая зобом, вытянул вверх шею и поглядел на врага. Тот не принял вызова. Он
стоял, точно мёртвое дерево. Бык снова издал боевой клич и принялся свирепо бить о
камни копытом; он затряс рогами, сердито взметнул на спину хвост. Пугало, как и
прежде, застыв, стояло перед ним.
И так повторилось несколько раз.
Бык недоумённо повернул к своим коровам и встал поперек дороги на стражу.
Пускай враг сам подойдёт к нему.
Тогда решили использовать другие средства.
Разгорячённую корову-двухлетку подвели сзади к медведю, и она замычала, призывая
быка. Запах её раздразнил ноздри быков из стада, они замычали в ответ.
Бык на горе остался равнодушен к приманке. Он только сморщил мокрый нос, раздул
ноздри и вздёрнул верхнюю губу, обнажив в зловещем оскале широкие зубы.
Теперь доблести его следовало пробудиться от заколдованного зелья, выпитого ночью
быком, поборовшим супостатов.
Отважный старикашка нахлобучил вязаную шапку, пробрался между скал, поднялся
выше медведя с полным ведром воды и поставил его на виду у быка. И пока бык,
окаменевший от бешенства, пришёл в себя, старик в два прыжка скрылся из виду.
Бугай, мучимый жаждой, охрипший от мычания, должен был, по расчётам колдуна,
выпить заговорённую воду, которая пробудит в нем храбрость, рассеет осторожность и
заставит действовать.
Если он набросится на чучело, опрокинет его и затопчет, то сколько бы раз медведь ни
встретился на его пути, бык никогда уже не отступит. Он бесстрашно набросится на
зверя. Таков неколебимый закон ворожбы.
И дед вместе с пастухами ждал, что заколдованное зелье сделает то, чего не добился он
ни одним из своих ухищрений.
Бык размеренными шагами подошёл к ведру и с подозрением обследовал его, шумно
понюхал, склонил сильную шею, словно собираясь пить, и, поддев на рог, одним
рывком сбросил со скалы. Ведро расплющилось в лепешку, а жидкость, как дождь,
посыпалась крупными каплями на сожжённые солнцем камни и мгновенно высохла.
Остался только тяжелый, навязчивый запах.
Упрямый бык, ещё больше помрачнев, вернулся назад.
Приближался вечер. Все способы были использованы. Больше делать было нечего.
Растерянные чабаны глядели на колдуна и озабоченно ждали.
Он нахмурился и опустил глаза. Потом, будто ожидая подспорья, посмотрел на
вершины.
Суровые горы грозно воззрились на него всеми своими пиками. В их жесткой
прозрачности колдун увидел приказ и будто упрек.
Может, он в чем-нибудь ошибся? Он стал себя проверять. Как слабый луч
просачивается сквозь скважину двери, так он проник в заветные тайники своей души.
Мастерство он унаследовал от древних предков вместе с людской завистью и злобой,
предопределёнными для всех, кто поднялся на одну ступень выше окружающих.
Может, он что-нибудь п о з а б ы л ? Он вёл свою родословную от отца, Беревоя-
младшего, знаменитого знахаря и колдуна, который за многочисленные на него жалобы
— будто он останавливал дождь, наводил порчу на коров, подбрасывал наговорный
нож — был принужден скрываться в Трансильвании, где и погиб.
Или он пренебрёг о б ы ч а е м?
Он дошёл до своего деда, Великого Беревоя, прорицателя и звездочета, которому
служил дух, запрятанный в бутылке; тот был убит господарем за предсказание, будто
вместо него на трон взойдет один боярин, что впоследствии и исполнилось.
Или нарушил у с т а н о в л е н н ы й порядок? Он двинулся дальше, по следу горения
древнего духа, он погрузился в глубины воспоминаний и дошёл по цепочке рода до
самых древних предков.
Может, он не в ы п о л н и л с в о е г о д о л г а ? И в горячем порыве он потревожил сон
предков в таких же, как у него, вязаных шапках, самые храбрые из которых некогда
бросались голой грудью на пики и несли богам весть от живых, если несчастья
обрушивались на род. Что забыл он? Чего не исполнил?
Но Беревои, все от века мученики ворожбы, печально проходили мимо и не
ответствовали. И их боль проникла в его душу.
Тогда, словно ворота, распахнулась туманная завеса его души. И возник вдруг великий
бык былых времен. Не тот, одураченный чучелом, а другой, с рогами, покрасневшими
от крови, И потом ему явился трагический медведь древности, который умирал,