поделившись с ним тайной. Магия погибла в человеке. Силы её переместились в
железо и сталь. Горы ждали охотников с пугающим оружием, а не старикашку,
плетущегося в хвосте века. И все они звали его туда, к себе.
Туманная завеса снова заволокла его душу.
Он пробудился. Теперь он знал. Магическому быку было нужно настоящее мужество,
живой супостат, а не чучело. Старик посмотрел вокруг. Пастухи его покинули.
Помощника, рядившегося медведем, он отпустил. Он остался один.
Законы ворожбы запрещали ему иметь дело с животными. Он только как хозяин сверху
управлял их судьбой. Но теперь уж ничто ему не помешает. Он решился. Он был
свободен, словно десять цепей свалились с его рук и ног, десять цепей, которые он до
тех пор волочил за собой.
Просветлённый, он снова вышел из-за скал. Он бросил вызывающий взгляд на горы и
решительно двинулся к чучелу. Быстро сняв медвежью шкуру с кола, он надел её в
рукава, смело вышел над тесниной на виду всей долины и остановился.
Бык заметил его. Он лишь повернулся на месте, согнул передние ноги, сгорбил спину,
выгнул шею и, не двигаясь с места, вперил свои злые дьявольские глаза в зверя.
Прошло несколько минут. Старикашка продолжал, не дрогнув, стоять на месте. Бык
потряс головой, точно отгоняя какую-то мысль, и зловещий, яростный взгляд его
смягчился. Только хвост, как змея, бил по ногам да согнутые колени были напряжены.
Дед, недовольный, прошелся на четырёх лапах. Потом, осмелев, несколько раз
подпрыгнул, зарычал, как медведь, и стал размахивать протянутыми лапами. Бык
задрожал и весь сжался, готовый кинуться. Колдун сделал несколько шагов назад и
вниз, дошёл до кола и к нему прислонился — спокойный медведь, вставший на задние
лапы, чтобы посмотреть на гигантские соты гор, из которых, подобно каменному меду,
сочился свет.
Человек ждал.
Он томился в тяжелой шкуре и, призвав на помощь все свои душевные
силы, решился. На этот раз горы улыбнулись ему, ободряя его и поощряя. Он
успокоился и стал снимать шкуру прямо на виду у быка, он бросил её к ногам и остался
стоять, раскинувши руки, словно распятый.
Чабаны за скалой оцепенели. Только взгляды их метались от человека к быку и
обратно. Крик ужаса застыл у них в горле. Что будет? Чего хочет старец? А знахарь
мечтал, и мысли его парили. Он медлил. Разве правда, что магия умерла? И в человеке
и в. звере? Может быть. Но это последнее колдовство во что бы то ни стало должно
было свершиться. Бык должен победить любой ценою. А потом сгинет и он, ненужный
знахарь со своею старомодной ворожбою.
Он напряг все силы, направил волю и начал другoe заклятье. Не дымом и не огнем... а
мыслью, вонзённой прямо между рогами бугая, без всякого посредника.
И снова в нем зажглось что-то, зажглось и излилось наружу. Он почти светился. Бык
слегка застонал. Знахарь угас. И старикашка в нем вновь пустился в воспоминания.
Была ли его вина в том, что не получилось?
Вот он стоит, готовый дать отчет и заплатить то, что с него причитается. Но он пойдет,
живой, туда, куда надо, посланец тех, кто не достиг цели, кого нет, кто погиб,
проситель за тех, кто покинут внизу, на земле.
И, взяв шкуру, он свернул её и с силой бросил в быка, рога которого искушали его
подобно двум копьям.
Зверь не стерпел.
Он молнией пересек разделявшие их несколько саженей, растоптал в прах шкуру,
поддел человека, с грозным хрипом поднял его на пики рогов и стал победно
спускаться вниз.
Разъярённое стадо обрушило следом за ним свой поток.
В мгновение ока процессия валом выкатилась из теснины и с безумным грохотом
двинулась по плоскогорью. Там старикашка отделился от выси рогов и упал на
пастбище. Над ним с топотом пронесся поток стада, возбуждённые кровью животные
бежали за своим вожаком.
Беспорядочный вал остановился далеко от места атаки, лишь у края пропасти.
Там бык помахал висящей на роге вязаной шапкой, сорванной с головы колдуна, с
гордостью показав её горам, дабы те знали, что впредь никто не сможет ему
противостоять.
И, величественный, он протрубил в свою стальную глотку на все четыре стороны, что
он, бык Стура, победил самого страшного зверя, человека-медведя, защитника
животных, последнего Беревоя.
КОЛДОВСКАЯ ЛЮБОВЬ