— Пускай он известит своих братьев, что дело здесь нешуточное, чтоб они не
приближались. Потому, если их не припугнуть, они и нас сожрут, не только птицу.
Так я узнал, что скалы у села были настоящим гнездом, где кобчики и ястребы
выводили птенцов, а потом хищными стаями устремлялись на сёла. Позже я обратил
внимание, что не было ворот, у которых мы не встретили бы распятых птиц, иногда и
по две, по три на одном шесте.
И мы шли по селу, как по легиону, расквартировавшему свои когорты с орлами стягов,
поднятых к бою.
III
Когда мы вернулись из своего странствия, было уже время обеда, а дома нас никто не
ждал. Мы накормили Онишора продуктами, оставшимися от дороги, и угостили вволю
вином. Потом, придя в доброе расположение духа, он с большим интересом принял
участие в разгрузке сундука. Мой друг вынул из него и разложил на столе и на лавках
мыло, иголки, нитки, конфеты, карамель, косметику, косынки, платки, трубки, пакеты
табака и сигарет, спичечные коробки, ножи, маленькие молитвенники, картинки и
многое другое — арсенал, которым он искушает добрую волю даже самых упрямых
носителей фольклорных богатств. Онишор очень удивился спиртовой кофеварке, долго
гладил бутылки рома и коньяка, развлекался электрическим фонариком и был счастлив,
когда мы сказали, что, уезжая, оставим ему керосиновую лампу, свечи и спички.
С этого мой друг торжественно начал свой опрос. То был капкан, который он расставил
Онишору, дабы выведать, не знает ли тот какого-нибудь колдовства, не помнит ли
какой сказки или старинной песни. Онишор глубоко вздохнул и явно помрачнел и
забеспокоился. Мы взбаламутили тину его глубокой боли.
— Да что сказать, господа, заговоры моя жена — Царствие ей небесное! — унесла с
собой в могилу, она, покойница, знала их... Колдовство же разбежалось по сторонам
вместе с дочками, они колдовали, чтоб поскорее выйти замуж, и песни тоже ушли из
моего дома с тех пор, как я потерял сыновей.
— Ну, зачем ты так говоришь?.. Один будет вечно жить, как герой. Другой в армии,
служит родине,— утешали мы его.
— Да какое!.. Это я так сказал, чтобы позор скрыть. Он не в армии... В каземате он.
— В каземате?
— Да, заколол парня, который приставал к его жене, моей снохе...
Мы промолчали.
— Только и то сказать,— продолжал Онишор,— есть у меня своя ворожба.
И он вдруг предложил поделиться с нами своей тайной, которую не открывал даже
сыну, а нам вот выдаст, потому что мы, как большие люди и писатели книг, должны её
знать. Только для этого надобно тут же пойти с ним. Потому что на следующий день он
собирается в горы за снохой.
— Нам нужна женская рука, иначе помрем мы с голоду.
Он накинул на плечи куртку, взял в руки топор, и мы отправились.
Поднявшись выше, мы вступили в широкую полосу лесов, из-за которых вся деревня
вот уж полтора века судилась с разными господами, продававшими их друг другу,
подделывая документы и таким образом оттягивая справедливое решение вопроса.
— Теперь мы нашли путь. Взяли адвоката, который за нас постоит,— закончил
Онишор энергично.
Миновав зелёную прохладу леса, мы вышли на открытое место к водоразделу. Вдали
открывались гигантские амфитеатры и ледниковые кратеры, охраняемые скалами с
причудливыми очертаниями. Я искал уединения, и меня встречали здесь не одно, а
тысячи уединённых мест... Я с удовольствием бы здесь задержался... Но наш хозяин
шёл не останавливаясь. Мы быстро спустились по другому склону горы, у подножия
которой текла полноводная река,— видно, истоки её были далеко. Прямо под нами она
проложила излучину, похожую на заводь, где волны улеглись и вода тихо плескалась о
песок, просвечивавший со дна. Мы продрались сквозь кусты ивняка и сквозь бурьян...
— Увидите, судари, мою ловушку. Не пожалеете об усталости. Я ставлю её четыре
раза с весны до осени и почти всегда снимаю полную.
Я думал, что речь идёт о новой сети, неизвестной доселе в этнографии. Я подошёл с
ним к самой воде. Сперва Онишор огляделся по сторонам. Он снял рубаху, стянул свои
узкие белые брюки, вошёл в реку, поискал оставленные им знаки — белые камни — и
остановился в водной глади. Потом, опустив руки, стал шарить под водой... Вытащил
колышек, затем другой, всего шесть штук; что-то выдернул, скатал и поднял с большим
тщанием толстый сверток, который выжал и сунул под мышку. Потом побродил ещё