должен дать мне почитать о пророчествах.
Я было снова набросился на него, но кто-то ходил по сеням, и мне не хотелось, чтоб
услышали нашу перебранку.
Незачем было кипятиться. Разочарованный, я прекратил этот глупый и бессмысленный
спор и ушёл к себе, решив порвать со всем, что меня окружало, и углубиться в свой
внутренний мир, ради чего я сюда и приехал. Я лёг на постель и почти болезненным
усилием заставил себя погрузиться в глубокое раздумье.
У меня была своя собственная метода, как добиться сосредоточенности, доходящей до
экзальтации. Жизненный ритм духа, самообладание, торможение, вплоть до остановки
дыхания, ясность ума, контролирующего работу сердца, напряжённость воображения,
которое свободно расцветает, дополняется под взглядом внутреннего ока, давая
состояние блаженства, как от гашиша, но без страшных его последствий.
Таким образом я пытался сочинить Маргариту на небе, и она должна была быть много
выше героини Гёте. Не наивная мученица, не маленькая абстрактная святая,
возведённая в этот ранг из толпы любовниц, которых соблазнили и бросили; но
воплощение женственности, гигантской, космической освобождающей силы, ибо
прощение есть не что иное, как освобождение, которое там, на небесах, поднимает и
обращает в творящую добродетель те страсти, что здесь, у нас на земле, почитаются
только пороками, и мы раздавлены их тяжестью...
Некая Маргарита, подобно зачавшей Еве, снова создает Фауста таким, каким он сам
хотел себя видеть, и превращает Мефистофеля из лживого лакея, из лукавого слуги,
который искушает своего хозяина, в необходимую антагонистическую силу, и её-то
Маргарита и делает своим союзником, включая во Вселенную.
Я начал видеть Маргариту неистово святой, если так можно выразиться, святой с той
неистовостью греха, которая...
Дойдя до сих пор, я услышал шорох и почувствовал чьё-то присутствие. Я открыл
глаза. Кто-то стоял посреди комнаты и напряжённо на меня смотрел.
Как она вошла? Я закрывал дверь и, рассердившись, кажется, задвинул её на засов.
— Я Мэргэрита,— громко сказало видение.
Я в испуге подпрыгнул и мог лишь самыми банальными словами сказать о том
безумном чувстве, которое меня душило.
Мысли смешались во мне, как струи водопада, мир завертелся, и я, оглушённый, был в
его центре.
Когда я пришёл в себя, богиня — я и теперь не могу назвать её иначе — стояла и
смотрела на меня с шаловливой улыбкой. Она была высокая, гибкая, каштановые
волнистые волосы, большие глаза, зелёные, как глубина волн, бело-розовые щеки с
ямочками, тонкий, прямой нос, трепещущие ноздри. Сильный, решительный
подбородок соблазнительно круглился, прелестные изогнутые губки заканчивались
нежными, поднятыми вверх уголками. Великолепная линия шеи сочеталась с
величественными очертаниями плеч удивительных пропорций и грации. Округлые
крепкие груди, казалось, постоянно горели, наполняя мистической жизнью её
расшитую рубаху, которая их прикрывала. Восхитительные руки, длинные и гладкие,
кисти нежные и маленькие, как гнездо малиновки, источали ласку. Под тонкой талией,
которая делала её фигуру похожей на амфору, роскошные бедра, исполненные
сладострастия, были обтянуты чёрной крестьянской юбкой, и из-под неё выглядывали
голые ноги совершенной формы с тонкой, изящной щиколоткой, говорящей о
прекрасной породе. На ней были сандалии, слегка открывавшие свод ступни и
маленькую розовую пятку — как у нимф, написанных классическими мастерами.
Не знаю, долго ли я смотрел на неё или осознал всё сразу, почувствовал с первого
взгляда. Но она была само совершенство.
И запах любви, запах базилика, смешанный с ромашкой, наполнил комнату.
Явилась ли она из экзальтации моих раздумий? Из недр вдохновения, из которых она
меня вывела? Я забыл о себе, о времени, о месте, где нахожусь, и, широко раскрыв
глаза и рот, ошалело смотрел на неё.
— Я Мэргэрита,— повторила она улыбаясь.
— Маргарита? Какая Маргарита?
— Сноха хозяина.
И она опустила глаза.
— Ах, сноха хозяина?! — Я глубоко вздохнул. Волшебная вуаль начала приподниматься.
Онишор никогда не говорил, как зовут его сноху. Девушка продолжала, стоя передо
мной неподвижно, про себя посмеиваться.
Я не знал, что делать. В смущении я предложил ей сесть. Я не верил своим глазам. Мне