«Может, и неплохой он мужик, только вот спеси бы убавить немного», — подумал Петр и оглянувшись, увидел озабоченные лица Спиридона и Клыкова, с самого начала неприятной сцены державшихся возле него, очевидно, опасаясь, что кожевник может броситься в сражение.
Григорий, насмешливое выражение лица которого противоречило сочувствию и одобрению во взгляде, не преминул заметить:
— Ты прямо как протоирей с амвона проклятиями сыплешь. Только вот верно говорят — правильно молчать, ежели нечего сказать. К чему твои обвинения, и к кому они? К мелкой нищете, немногим повыше этих рабов. Что они могут сделать?
Петр с раздражением пробормотал:
— Так что, самому султану то же самое сказать?
Турки, отъезжавшие немного вперед, не слышали его слов, но Адашев сурово спросил:
— Ты зачем сюда приехал, Петр? Империю разрушать, свои порядки устанавливать? Я знаю тебя как человека спокойного, разумного, с плеча не рубящего. Как мне переговоры вести, если до султана дойдет, что посольский человек буянит по городам, проклятиями сыплет? А как воспримут это обычные люди?
Красными пятнами полыхнуло лицо кожевника, он понимал, что Федор прав и его возмущение неуместно. Опустив голову, он перебирал плетеную уздечку и понял вдруг, что поступает как маленький Алешка, ковыряющий пол носком сапожка, когда его распекают за очередную каверзу. Взглянув в лицо Адашева, он коротко сказал:
— Прости, Федор, подвел я тебя. Такого больше не повторится.
На улице вновь воцарилась тишина, сопровождающие янычары в продолжение неприятной сцены хранили спокойствие, застыв неподвижно, безразличные ко всему, кроме приказа своего аги Бурханетдина.
С отведенного посольству обширного подворья, где стояли несколько ковровых шатров, величина и убранство которых определялись рангом тех, кто будет проживать в них, Федор Адашев направил Касим-бегу царскую грамоту и жалованье, состоящее из собольих шкурок, золотых и серебряных кубков, украшенных драгоценными камнями. Подарки и грамоту сопровождал посольский толмач Никита Ясень, изучивший турецкий язык в плену, найденный и выкупленный родственниками.
Встреча с Касимом состоялась на следующий день. Отправились на нее все посольские, за исключением незадачливого Ипатова, которого скрутила жестокая боль в желудке. Сперва Адашев насторожился, не исключая возможности намеренного отравления провиантом, присланным на корабль Касим-бегом. Однако это было явно невозможно, поскольку заморскими яствами лакомились все, оставшись при этом здоровыми.
Да тут и Авксентий, потупив глаза, как напроказивший мальчишка, нехотя признался, что нарушил строгий приказ Адашева и купил у мальчишки, вертевшегося в лодке возле судна, какие-то незнакомые и удивительно вкусные фрукты, едва ли не с последним проглоченным куском нежной мякоти почувствовал нестерпимую боль. Его оставили лежать, напоив настойкой Аграфены, которой она снабдила Петра на всякий случай.
Глава Кафы и прилегающих территорий выказал представителям русского царя должное уважение, поблагодарил за подарки и наделил каждого кафтаном, шитым серебром. За обильной трапезой обсудили путь к Истамбулу, хозяин пообещал снабдить провиантом и выделить дополнительную катаргу.
Касим неплохо знал русский язык, обнаружив знакомство Петра с Максимом Греком, обрадовался, рассказав, что в молодости доводилось им встречаться, но дружбы не могло получиться, поскольку при всем своем уме и образованности Грек так и не принял истинного Бога.
Здесь собеседники благоразумно оставили богословскую тему, заговорив об оружии, что увлекло обоих. Теплая ночь спустилась над Кафой, Адашев с остальными засобирался на посольское подворье, а Касим все не желал прерывать беседу с Петром.
Федор осторожно выразил недовольство, опасаясь оставлять своего человека одного, да еще ночью, в чужом, явно недружественном городе. Ему предстояло возвращаться по темным, незнакомым улицам, на которых всегда можно встретить лихих людей, а то и охотников за христианами.
Однако Касим недовольно сдвинул брови.
— Ты не доверяешь мне, Федор? Неужели у меня, поставленного самим султаном, да продлит Аллах его годы, над этим городом не хватит сил защитить моего гостя, тем более находящегося под покровительством Сулеймана? Мои верные люди проводят его до ворот посольского подворья.
Адашев вынужден был отступить, решили, что кожевник придет позже. Время пролетело незаметно, правитель отвел Петра в комнату, где хранилось оружие, привезенное из разных стран. Петр рассматривал ассирийские шлемы, сплетенные из меди непонятным, сложным способом, чешуйчатые панцири персов, их плетеные щиты, под которыми подвешивались колчаны с камышовыми стрелами, арабские маленькие стрелы с острым камнем вместо обычного железного наконечника. Взяв огромный бронзовый щит за кожаное крепление, он уронил его на каменный пол, так как вдруг неожиданно оборвалась полоска кожи. Оба при этом вздрогнули, ибо звон железа совпал с раздавшимся оглушительным перекатом грома. Казалось, то грозно загрохотало само собранное здесь оружие, протестуя против своей насильственной мирной жизни.