— Петр, почему ты молчишь? Разве нет у тебя слов оправдания?
С трудом преодолевая ватную пелену, охватившую тело и разум, тот ответил:
— Я не виновен.
Касим улыбнулся.
— Конечно, не виновен. Отец видел мальчика живым до удара грома, и тело его оставалось теплым, когда он обнаружил сына. Я, волею Аллаха управитель Кафы свидетельствую твою невиновность. Неужели ты забыл, что был вместе со мною в это время? Убийство совершил тот, кто не знал этого, полагая, что ты вернулся вместе со всеми. Возвращайтесь на подворье, перед вами лежит путь в Стамбул. А мы сами найдем виновника и покараем его с помощью Аллаха.
Адашев стремительными шагами возвращался к шатрам. Лицо его было хмурым, хоть он искренне поздравил Петра с избавлением от опасности. Клыков дружески подтолкнул его, а Спиридон шепнул — «Ни секунды не верил!», вызвав признательную улыбку отца.
Ипатов тихонько причитал про себя:
— Диавольские чары попутали. Да как можно было усомниться в Петре? Ах, ты, Господи всемогущий, помилуй меня за глупость в ничтожестве моем и убожестве. Не иначе басурмане напустили колдовство какое, вот я и одурел совсем.
В лагере Федор направился к шатру Петра, но тут Авксентий неожиданно оживился, заступая ему дорогу, хватая за отвороты кафтана.
— Не ходи! Там дьявольская пелена, шатер сжечь нужно, не то амок на всех перекинется.
Но Адашев отстранил его твердой рукой и войдя в шатер, прежде всего взял кубок, из которого пил Петр. На дне его осталось немного кваса. Федор повернул камень перстня, с которым он никогда не расставался, над горловиной. Тот немедленно запотел, потеряв прежний блеск. Повернувшись к Петру, Адашев бросил:
— Тебя опоили ядом, который лишает воли, мешает мысли, внушает то, чего никогда не было. Алмаз безошибочно распознает отраву, он теряет свой блеск, как бы покрываясь смертным потом.
Переводя взгляд на стоящих перед ним он почти про себя спросил.
— Кто же это сделал? Кому помешал Петр?
Выступил Ипатов, неожиданно успокоившийся и серьезный:
— Дал напиться я, но кто налил и принес сюда зелье — не ведаю.
Его поддержал Петр:
— Я пил это и вчера, кубок уже стоял здесь, и никого рядом не было.
Адашев оставил расспросы, велев грузиться на судно.
Вечером, удерживая равновесие на качающейся палубе, Федор подошел к кожевнику и тихо сказал ему.
— Будь настороже. Среди нас есть враг, и он желает погубить тебя. И причины этого я не понимаю. Возможно, ты обладаешь каким-то секретом, сам об этом не подозревая? Странно ведет себя Ипатов, он с самого начала был против тебя. То ли боярин замешан в каком-то заговоре, то ли просто глуп безмерно и труслив.
Но Петр возразил:
— Он думал, что помогает мне. Авксентий не знает меня так, как другие, почему он должен был мне верить? Но, несмотря на это, старался спрятать меня в надежном месте.
Адашев, наблюдая за игрой дельфинов, сопровождающих корабль, протянул:
— Не знаю, может ты и прав, а он растерялся, да вместо добра глупость сделал. Как бы то ни было, будь внимателен. Мы почти дошли до Константинополя, — Адашев среди своих никогда не называл город Стамбулом, — времени проводить расследование уже нет. Будем уповать, что Бог всемилостивый не даст погибнуть среди басурманов.
Утром, с восходом солнца, морской караван приблизился к городу, еще так недавно бывшему оплотом христианской веры. Казалось, что Стамбул, с трех сторон охваченный водами двух морей, находится на острове. Огромный затон, длиною более двух верст, образованный Черным и Белым морями, сужался ближе к султанскому дворцу. В более широкой части толкались на волнах катарги, и сразу на берегу мрачно темнела тюрьма каторжных ясырей.
Чистой воды близ берега почти не было видно. Против дворца качались галеоны — крупные парусные суда, пригодные для военного и торгового дела, струги, большие и малые корабли, крохотные лодчонки, двухмачтовые долбленые лодки бусы.
Городские дома лепились от дворца до самой городской стены, невысокой и не очень толстой, над которой лишь слегка выдавались частые четырехугольные башни. В западной части города особняком стояли семь высоких и одна маленькая башни, этот городок в городе назывался Едикуль. В семибашенном замке заключались неугодные султану лица, лишь некоторым из них было суждено увидеть солнечный свет, тогда как о других просто забывали навсегда.
От моря берег постепенно возвышался и вместе с ним карабкался султанов двор, сам дворец высился на холме. Рядом с ним вздымался к небу Софийский храм, при виде которого русские одновременно перекрестились. От храма начинался длинный горный гребень, прерываемый долинами, так что образовались семь холмов. На каждом стоит высокая мечеть, украшенная драгоценным мрамором и великолепной резьбой.