— Знаешь ведь нашу пословицу, что кто не имеет друзей при дворе, тот не настоящий человек. Враги его могут безвинно топтать, да притеснять всячески. Пытался и я такую поддержку приобрести у боярина важного, к самому царю приближенного — Бориса Годунова, которого еще родители мои знали хорошо.
Но, видно, забыл он прежнее знакомство, да и то говорить, он на самом верху, один из главных советчиков Ивана Васильевича, а я кто — мелкая сошка, от трусости своей ничего в жизни не достигшая. А мог бы, мог! До сих пор с горем вспоминаю, как звал ты меня с собой в первое посольство, когда ехал, а я отказался. С тобой, глядишь, в уважаемые люди вышел, пусть не как ты, но верным был бы тебе помощником.
Ты сам царев посланник, тебе не нужны заступники, а если б понадобились — искать недалеко, сынок твой, Алексей, пожизненно рядом с царем, комнатный спальник и стряпчий. А в сорок седьмом-то году — тебя тогда, по твоему обыкновению, в Москве не было, — на свадьбе Ивана Васильевича, мылся с ним в мыльне, да после стлал ему постель.
Высоких чинов сынок твой добился, помогай ему Бог. А рядом с ним всегда праведник отец Сильвестр, да еще архиепископ Макарий наставляет. Радуюсь я и за тебя, и за него, слыша о сынке твоем.
В ответ на речь эту Федор спросил удивленно:
— А что ж ты к Годунову сунулся? Не мог к сыну обратиться, не отказал бы, знает, с какой приязнью отношусь к тебе?
Ризничий смущенно улыбнулся.
— Твоя правда, да ведь особой нужды у меня не было, так, на всякий случай хотел мостик провесить к влиятельному человеку, а зачем бы сына твоего стал тревожить?
— Ишь ты, предусмотрительный какой, один заступник хорошо, а два лучше? Ну вообще-то ты прав, чем больше друзей, тем увереннее себя чувствуешь, есть на кого опереться.
При этих словах Федор вспомнил о своей заботе и уже серьезно спросил:
— Ты, добрый мой приятель, небось догадался, что я к тебе не только проведать зашел, но и по делу важному. Знаю, не обидишься, поймешь нужду мою. Вот как все дела справим, так и будем просто так друг друга навещать, без вопросов да расспросов.
Ферапонт весело, по-старому, рассмеялся:
— Боюсь, на нашей жизни такого не случится. Ты уж точно всегда при деле важном будешь. Ничуть я не обиделся, только радуюсь, тебя видя. Говори запросто, что тебя интересует. Что знаю, расскажу.
И, предваряя предостережения Федора, добавил:
— О нашем разговоре никому известно не будет. Спросит кто — заезжал старый приятель, проведать.
Адашев усмехнулся:
— Правильно говоришь, напрасно от посольства отказался, ты уж мысли читаешь. Дело в том, что царь дал мне новое задание, и в нем мне надобен человек, на которого смогу полностью положиться.
Заметив неожиданную бледность на лице Ферапонта, с улыбкой махнул рукою:
— Да не о тебе речь, понял, что не прельщают тебя дела такие, к иной жизни привык. Я и не буду отговаривать, поздно уже меняться нам с тобой. Каждый своей дорогой идет.
В ответ на эти заверения, высказанные как раз вовремя, ризничий успокоился. Носик и щечки его вновь залучились розовым светом. Между тем Федор продолжал:
— Слышал, и не раз, о мужестве и ратных подвигах кожевника Петра, о котором ты говорил. Правда, ни корочуны, ни бесья сила там не упоминались. Верно, это уж прикрасы к его делам, ну да все равно. Как ты считаешь, можно ли ему предложить сопровождать меня в нелегком похода, да не остерегаться при этом врага за спиной — в его лице?
Ферапонт ответил твердо:
— Другом Петра быть не удостоен, но уверен, что человек это мужественный, честный, слову верный. Не найдешь здесь такого, у кого бы он не пользовался уважением. Даже ежели что-то в нем не нравится — вот, например, подсмеиваются над ним мужики и бабы, правда, эти только от зависти, за любовь его великую к жене, красавице Аграфене. Но он и внимания не обращает, да и сами насмешники понимают, что любовь такая редко бывает, высока она, не отнимает у него мужества. Сама Аграфена не позволила бы такому случиться.
Жена его лицом и впрямь как звезда ясная сияет, уж очень красивая, только не мешает ей это и хозяйкой быть отменной, матерью хорошей и родному сыну — Алеше, и приемному — Спиридону. Не брезгает сирыми да убогими, всем поможет. Кому советом, кому денег даст — хоть и не богачи они. Все, что имеют, от своих трудов, да что от родителей досталось. Может и болезнь травами вылечить — правда, это осторожно делает, на травников косо смотрят, могут недобрые люди в колдовстве обвинить.
А он, как сбирал людей на Ключевое поле с нечистью биться, все пошли, даже я взял свой бердыш старый и от народа не отстал. Не скажу, что много врагов положил, но одного, под боярина рядившегося, точно в ад отправил, а там каждые руки на счету были.