Монетчик спустился в овраг, чтобы забрать клинок, когда лужа на дне вдруг взорвалась сонмом брызг, окативших его с ног до головы. Гигантская зубатка, вздыбившись над водой, развела многочисленные конечности, будто приглашая в свои смертоносные объятья. Чудовище превосходило размером взрослого человека, а его жутко щелкающие мандибулы напоминали два огромных серпа. Эта тварь в отличие от мелких сородичей имела панцирь на спине, переходящий в некое подобие шлема на плоской макушке. Кто же это — королева, отожравшаяся человеческим мясом или просто доросшая до предела возможного особь? От неожиданности Дарлан потерял драгоценные мгновения для возврата клинка — многоножка сжалась, словно пружина, и тараном обрушилась на него. Монетчик отпрянул в сторону, но тварь, не дав ему передышки, резким движением сразу же боднула его в бок, выбив из легких воздух и отправив в полет. Небо, земля — все смешалось, и Дарлан приземлился прямо в лужу. Вода загудела в ушах, сердце застучало набатом, призывающим что-то срочно придумать. Нашарив рукой на дне нечто круглое, монетчик вынырнул, выставив предмет перед собой. Это был обглоданный череп, который в итоге спас Дарлану жизнь. Исполинская многоножка уже нависла над ним, намереваясь откусить голову, поэтому монетчик сунул череп ей между жвал и, направив всю мощь, дарованную ему эфиром, в ногу, ударил тварь в брюхо, незащищенное хитиновым панцирем. Когда чудовище рухнуло в воду, Дарлан стрелой помчался вверх из оврага. Он подобрал с травы оружие погибшего солдата — копье с футовой пикой на конце — обернулся, ожидая новой атаки, но тварь, перебирая десятками ножек, медленно поднялась на поляну, как будто уразумела, что этого противника напором не возьмешь. Дарлан рискнул проверить ее панцирь на прочность, однако сталь лишь со скрежетом скользнула по крепкой броне, а в следующий миг зубатка с легкостью перекусила древко копья быстрым движением мандибул. Монетчик кувырком ушел к следующему трупу, из-под руки которого выглядывал меч. Бросив его в ножны, Дарлан подбежал к ближайшей к сосне и вскарабкался по ней, используя эфир, до толстого сука. Подтянувшись, он уселся на нем, следя за тем, что предпримет гигант на этот раз. Многоножка замерла на месте, шевеля страшными жвалами. Решила подкараулить, пока жертва не спустится? Дарлан обнажил клинок, помахал им и громко крикнул:
— Ну же! Я здесь, мне бежать некуда, возьми меня!
Исполинское чудовище словно разобрав, что он ему толковал, поползло к дереву, на котором расположился монетчик. Но Дарлан не собирался ждать, пока зубатка начнет подниматься по стволу. Вложив энергию эфира в оружие павшего воина, монетчик перехватил его обеими руками, направил клинком вниз и прыгнул. Сталь вкупе с магической силой пробила панцирь и тело многоногой твари, меч с хлюпаньем вошел в плоть чудовища по самую рукоять. Существо забилось, пытаясь избавиться от того, что причинило ему боль. Не теряя времени, Дарлан сбегал за своим мечом в овраг. Гигант все извивался, скорее нанося себе больше вреда, чем помогая; металл крепко засел в нем. Монетчик выждал момент и метнул клинок, когда тварь, сходящая с ума, подставила оголенную часть тела чуть ниже головы под удар. Чудовище дернулось от новой боли, его движения замедлились, пока совсем не погасли. Тишина, наступившая после, показалась Дарлану слаще меда. Мокрый и грязный, монетчик тяжело дышал, чувствуя, как опьянение эфиром исчезало, словно огонь под внезапным ливнем. После этой схватки битва с копачом будет помниться ему детским приключением. Слава богам, что гигантских зубаток было не две, такое противостояния монетчик мог и не сдюжить. Дарлан отсчитал до десяти, и только потом подошел к остывающей твари, чтобы забрать меч. Теперь он осознал, что совершил ошибку. Награду у лесорубов надо было просить посущественней.
2
— Значится, вы не монетчик? — опять спросил староста деревни, почесывая лысую макушку. Он никак не мог взять в толк, почему мастер Монетного двора очутился в их краях.
— Самый настоящий монетчик, — ответил Дарлан, прикоснувшись к татуировке на лбу. Староста в который раз изучил ее, прищурившись.
— Метку вижу, зубаток, мужики болтают, разделали на кусочки, а простому человеку на это силенок не хватит. Но разве вы по дорогам бродите да всякую нечисть истребляете?
— Мои собратья не ходят, а я как раз этим и зарабатываю.
— Ну, значится, отец наш небесный Колум не зря вас к нам привел. — Староста осенил себя оберегающим знаком, чуть не угодив седой бородой в тарелку с похлебкой. — Прокляли нашу деревню, господин, чтобы им неповадно было! Как есть — прокляли!
— Прокляли? Интересно. — Дарлан с подобным никогда не встречался, но слышал, что демоны вполне способны навлечь беды, прозываемые в народе проклятиями. Говорили, что случалось так, что земля словно начинала гнить, а на ней всходили жуткого вида цветы, источающие смрад; что отродья Малума обращали людей в чудовищ, постоянно жаждущих крови; что вода в колодцах пересыхала и больше не возвращалась. В таких случаях было принято звать инквизиторов, переборов свой страх перед этими божьими слугами.
— Я все расскажу, но позже, неправильно за столом подобные вещи обсуждать, живот еще колоть начнет. Ох, вы ешьте, ешьте, господин монетчик.
Как только Дарлан в сопровождении лесорубов, волочащих за собой на веревках труп гигантской зубатки, въехал за высокий частокол, окружавший деревню, тут же собралась толпа, желающая поглазеть на убитую тварь. Взрослые, кто с оторопью, а кто с неподдельным любопытством, рассматривали покрытые дорожной пылью пластины ее панциря и внушающие ужас мандибулы. Дети постарше смело тыкали в мертвое чудовище палками, будто проверяя — не притворяется ли оно, не очнется ли прямо на их глазах? Младшие в слезах прятались за спинами родителей. Кто-то особо наблюдательный заметил татуировку Дарлана, раздались шепотки, преисполненные удивлением, будто перед жителями деревни предстал герой из древних легенд, хотя, по правде, для них монетчик таковым и был. Староста, крепкий еще мужик, деловито протолкнулся в первый ряд, проворно разузнал подробности у безносого дровосека, зычно крикнул, чтобы все расходились, и пригласил Дарлана отобедать. Монетчик приглашение принял, после неравной схватки голод буквально терзал его желудок. Прием, судя по всему, ожидался почти королевский.
Широкий, ладно сбитый стол с крестообразным подножьем вытащили из дома старосты и поставили прямо возле порога. Местные бабы засуетились: извлекли из закромов белоснежную скатерть, явно используемую только по праздникам, принесли пузатый жбан пива, крынку масла и хлеб, от которого еще валил пар. Пока они хозяйничали, Дарлан быстро обмылся в корыте за покосившимся коровником, а затем ему подали чистую одежду: домотканую рубаху, просторные штаны и легкие сандалии. Вещи монетчика поручили какой-то молодухе, краснеющей при каждом его взгляде. Она умчалась к реке, на берегу которой стояла деревня, чтобы отстирать следы битвы. На солнце, набирающем дневную силу, вещи начали ощутимо пованивать. Мускулистый кузнец с угрюмым лицом доставил к столу огромный котел с кипящей гороховой похлебкой, в которой Дарлан, к своему удовольствию, нашел не только сало, но и мясо. Аромат, распространявшийся от блюда, подсказывал, что его сдобрили еще и какими-то специями, в которых монетчик не разбирался, хоть и прожил достаточно при дворе. После такого гостеприимства он решил окончательно — цену за зубаток все-таки поднимать не будет. Шафран, кориандр, розмарин и прочие пряности ценились на вес золота, вероятно, в деревне их и было — одна щепотка на всех. Разлив густое пиво по кружкам, староста, которого звали Тропин, принялся расспрашивать Дарлана. Монетчик смиренно отвечал, едва сдерживая желание наброситься волком на еду. Когда Тропин, наконец, вспомнил, что гость голоден, радости Дарлана не было предела. Похлебка на вкус оказалась еще лучше, чем на вид. После нее пришла очередь запеченной на углях рыбы с салатом из капусты с морковью. Заполнив как следует желудок, монетчик перевел дух и откинулся на спинку стула.