С пронзительной болью она ощущала, что происшедшее вызывает глубокое неодобрение лорда Рейвена. Даже его безукоризненная осанка словно говорила, как он порицает ее легкомыслие, и Клиона думала в отчаянии: ей никогда не объяснить, насколько благородны намерения принца, а его поступок вызван лишь искренним стремлением сделать ее своею женой.
Сидя в одиночестве у окна, Клиона вспоминала случившееся, будто нечто нереальное, какую-то сцену из спектакля, но теперь было ясно, почему накануне в Храме Любви она почувствовала, что принять предложение принца невозможно.
Тогда ей представлялось, что неприятие любви юного обожателя вызвано просто отвращением к нему. Теперь было ясно — дело совсем в ином: принц не выдерживает сравнения с человеком, которому сама того не ведая, она давно отдала свое сердце. Она полагала, будто ненавидит лорда Рейвена. На самом деле, пока длилось их путешествие из Англии, его присутствие скрашивало и придавало особый смысл каждому дню, каждому часу. Теперь это стало очевидным.
Ссорясь с ним, она лишь острее ощущала, что он рядом, ненависть к нему заставляла все время о нем думать; и если она бросала ему открытый вызов, то лишь стремясь обратить на себя внимание. Поразительно, почему она не поняла, как влюблена, когда по просьбе Берил пряталась в саду, а он, разгадав притворство, воспользовался этим, чтобы наказать ее и унизить.
Да и чувствовала ли она себя униженной? И тут ей пришлось сказать себе правду — прикосновение его губ повергло ее в трепет. И причина тех слез теперь ясна. В гневе он нашел способ проучить ее — поцеловал в наказание; ей же хотелось почувствовать в поцелуе желание и страсть, пробужденные ею самой.
Клиона закрыла лицо руками — она испытывала глубокий стыд. Ею овладел ужас, отвращение, презрение к себе. Но от любви было не уйти.
Она любит человека, обрученного с лучшей подругой, для него она всего лишь ребенок, с которым не оберешься хлопот, — то ее приходится вызволять из немыслимых переделок, то учить уму-разуму и наказывать за непослушание.
— Что же мне делать? — спрашивала Клиона у звезд.
Ей хотелось убежать, скрыться, чтобы никто и никогда не догадался о ее страданиях и тоске. Но деться было некуда.
По возвращении с виллы Боргезе обе дамы, леди Рейвен и Берил, ждали письма. Клиона больше всего на свете мечтала уединиться в своей спальне, но дамы были поглощены чтением, и она почла невежливым отвлекать их.
— Ах, умоляю, послушай только! — воскликнула вдруг Берил, отрываясь от письма. — Новости для тебя, Клиона.
— Из Англии? — спросила Клиона.
— Да, пишет один мой лондонский поклонник, — ответила она. — Вряд ли ты знаешь его, но он презабавный сплетник и всегда первый узнает слухи, которые появляются среди бомонда. Вот что он написал: «Принц снова в Карлтон-хаусе, и всеми его помыслами, кажется, владеет теперь леди Джерси. Здесь только и разговоров, что о его спешном визите в Вудсток. Он старался сохранить это в тайне, но всем давно известно — его отвергли ради Вигора, о чьей помолвке с прекрасной Элоизой уже объявлено. В результате многие сорвали отличный куш. Пари заключались шесть против одного, что красавице от Вигора ничего не добиться, и теперь можете себе представить, как проигравшим денди пришлось раскошелиться».
Берил протянула письмо Клионе и щелкнула пальцами.
— Твоя мама и в самом деле своего добилась! — воскликнула она. — Ты рада?
— Да, очень, — ответила Клиона. — Мама хотела этого, и я молю бога, чтобы она была счастлива.
Ей надо было выказать радость по такому поводу, но она понимала — для нее это означает, что она теперь лишится даже дома. Новая леди Вигор не станет тратить деньги на содержание усадьбы, где жила с первым мужем и которую никогда не любила.
У Клионы навернулись на глаза слезы. Если Берил и леди Рейвен заметят, они, пожалуй, сочтут ее эгоистичной, подумают, что она не радуется должным образом вести о помолвке матери, — и, извинившись, она поспешно поднялась наверх в спальню.
Там она сидела в темноте, проходили часы, она пыталась найти для себя какой-нибудь выход и разобраться в мыслях и чувствах.
Прошло много времени, небо светлело, звезды гасли, и отблески рассвета засияли над далекими холмами. Клиона не только устала от своего бдения, ее охватила смертная тоска. Она понимала — надо что-то предпринять, как-то действовать, избавляться от мучительных вопросов, на которые невозможно найти ответа; постараться унять сердце, безумно бьющееся из-за человека, которого ей никогда не назвать своим.