– Не понял, – выпучил он на меня свои водянистые глазёнки.
– Не удивительно. Небеса обделили тебя не только внешностью… В очереди за разумом ты тоже последним был? Не досталось тебе его? Да? Бедняжка, – смеясь, проговорила я. – Так что папаша с мамашей учудили?
– Если ты ещё хоть слово вякнешь, я тебя на лоскуты порежу, – прошипел преследователь, брызгая слюной.
– Не сомневаюсь, хотя и не особо преуспеешь, я и так одна сплошная рана. А вот в очереди за злобой ты видимо стоял первый? – не могла остановиться я, и продолжала тихо хихикать. Валька заливался смехом вместе со мной. Затем наш хохот перешёл в икоту, остановить которую, нам было не под силу. У нас видимо началась истерика. Всё это время, наш мучитель стоял и наливался краской. Было заметно, что сдерживается он из последних сил.
– Посмеялись? Теперь я посмеюсь, – проквакал он, с усмешкой, больше похожей на оскал. – Ну что, поговорить появилось желание, а Валентин?
– Откуда желанию взяться в этой дыре?
– Остришь, умник? Значит мало тебе. Ну это поправимо, сейчас добавлю. Подружка вон твоя к тебе присоединиться.
– Её оставь, она ничего не знает! – занервничал друг.
– Ну это вряд ли. Покататься я за ней успел, и точно тебе скажу, девчонка в теме. Да, хохотунья? – проговорил он, глядя мне в глаза. От этого взгляда по спине по ползли мурашки.
– Чего он хочет от тебя? – поворачиваясь к Вальке, спросила я. С икотой мне удалось справиться, но на смену ей пришёл озноб. – Почему… – от того, что я увидела, слова застряли в горле.
Сказать, что друг выглядел плохо, значит не сказать ничего, а я ещё считала, что мне здорово досталось… Валино лицо походило на раздувшуюся сливу с красно-зелёными разводами. На шее его был железный ошейник, цепь от которого шла к батарее на стене. Из одежды на нём были только джинсы, а оголённое тело и руки покрывали многочисленные порезы с засохшей на них кровью. Сглотнув, подступившую к горлу тошноту, я опустила взгляд на его ступни. На правой ноге отсутствовал мизинец.
Порыв рвоты я не могла больше сдерживать, поэтому как ошпаренная отскочила в сторону. Меня выворачивало на изнанку у стены, под противное хихиканье ополоумевшего ублюдка, который в этот момент находился у двери. Дождавшись, когда в желудке прекратятся спазмы, я обтёрла рот рукавом серой толстовки, и обернулась. Это чудовище смотрело на меня своими водянистыми глазками и скалилось.
– Что тебе надо? – задала я интересующий меня вопрос, хотя и сама уже прекрасно понимала.
– Не много, – зловеще проговорил наш мучитель. – Монеты моей семьи и ваша смерть. Буду смотреть как вы подыхаете и наслаждаться. Долг ведь платежом красен. Да, Валентин? – при этих словах, он перевёл взгляд на друга. Валька молчал.
– Спасибо, что предупредил. Не буду питать иллюзий на твой счёт. Каким образом ты собираешься забрать монеты? – тянула я время, пытаясь что-нибудь придумать.
– Самым обыкновенным. Вы скажите мне, где они находятся, и я их заберу. Ну или вы не сразу скажите, тогда я предварительно порежу вас по очереди на лоскуты. Потом вы всё равно сдадитесь, уж я постараюсь, поверь. И всё мне расскажите, – с дебильной улыбкой глядя на нас, делился своими планами преследователь. Пока он говорил, я суматошно соображала. Решение пришло моментально.
– Оттуда, где они лежат, тебе самолично их не забрать, – ухмыльнулась я.
– А чего это ты радуешься? – удивился мучитель. – А… Тебя же я ещё не приласкал. Сейчас немножечко тебя нашинкую, и твоя улыбочка сразу пропадёт.
– Ну на счёт не приласкал, ты заливаешь… По башке я не сама себя огрела, так что с ласками ты допустим промахнулся. Но больше трогать меня не советую. Если ты меня поколотишь, монет тебе не видать, как своих ушей, – уверенно проговорила я. – В то место, где они лежат, тебе так просто самому не попасть.
– Саш, не говори ему, он всё равно не выпустит нас от сюда живыми, – с мольбой глядя на меня, произнёс Валя.
– Заткнись, слюнтяй, – гаркнул на него преследователь. После чего повернулся ко мне. – И где же лежат мои монетки? Если ты хочешь сказать, что отдала их антиквару, так я тебя разочарую. Он признался, что держал в своих потненьких, жадненьких ручонках, всего четыре из них. Две из которых он с удовольствием мне вернул. А за остальные две, я ему эти самые ручонки оттяпал. Себе правда брать не стал. На что они мне, но удовольствие испытал необыкновенное, – рассказывая всё это, он получал какое-то осязаемое удовлетворение, переходящее в блаженство. От слов этого садиста у меня по спине пробежал холодок. Значит предчувствие меня не обмануло, и Лев Абрамович не отвечал на мои звонки, потому что был не в состоянии ответить. Он попросту был мёртв.