По-видимому, большую роль в создании кодексов «Да-юань тун-чжи» и «Юань дянь-чжан» сыграл монгольский чиновник Байджу[246]. Следует сказать, что в то время он занимал должность джаргучи — «судьи» со специальной миссией контроля за соблюдением «Великой ясы» Чингис-хана. Байджу, потомок Мухали, находился на хорошем счету у Гэгэн-хагана и участвовал в решении государственных дел. Гэгэн-хаган, ценивший превыше всего «Великую ясу», созвал монгольских ноянов, хорошо знавших ее правила, и вынес законодательные установления династии Юань на их обсуждение. Байджу дал возможность собравшимся понять значение Ясы и ответить на вопрос: «Почему не соблюдались старые законы в государственных и любых других делах?»[247]. Судя по всему, среди монголов по-прежнему было велико влияние «Великой ясы».
При тщательном изучении содержания «Юань дянь-чжана» оказывается, что составители его не ограничивались только заимствованием древних китайских государственных и правовых институтов и традиций, а сохраняли многое из монгольских государственных и правовых институтов и традиций. Почти одну треть среди установлений занимали доклады императору, императорские указы и другие официальные документы, первоначально написанные на монгольском языке. Из содержащихся там документов можно извлечь помимо сведений о государстве, праве и истории множество других сведений, вплоть до формы и композиции монгольских художественных произведений XIII–XIV вв.
Часть документов, переведенных с монгольского на китайский язык, по содержанию и стилю сильно отличается от докладов императору, императорских указов и других официальных бумаг, написанных на литературном китайском языке. Переводы с монгольского сделаны в основном на чисто разговорный китайский язык, и монгольские предложения списаны почти без нарушения порядка слов. В случае, если переводчики не смогли соответствующим образом перевести на китайский язык отдельные монгольские слова и термины, они выписывали их в китайской транскрипции. При этом некоторые элементы «Великой ясы» Чингис-хана попали в сборник законодательных актов. Например, цитаты из «Джаса», или «Джасаг», т. е. «Великой ясы» Чингис-хана, по довольно многим вопросам приведены в докладах императору, императорских указах и других официальных документах, первоначально написанных на монгольском языке.
Практика, по которой, согласно «Юань дянь-чжан», только монголы назначались главными чиновниками в министерствах и провинциальных правительствах в Китае и административных органах на территории расселения монгольских племен, оставалась без изменений до конца правления династии Юань. Порядок управления подвластными государствами, входящими в империю, был приведен в соответствие с юридической нормой. В «Юань дянь-чжан» указано юридическое правило, по которому вопрос о наказании близких родственников хагана обсуждают совместно министры и нояны — хаганские родственники.
В рассматриваемых законах содержится также много материалов о монгольских ямских станциях, налогах на скот, положении крепостных, бумажных деньгах, охоте на зверя, организации армии, монгольских школах и других предметах, являющихся ценными сведениями для изучения истории монголов.
Как показывают приведенные выше данные, «Великая яса» Чингис-хана в период Юань по-прежнему сохраняла свое значение, народы собственно Монголии и покоренных стран управлялись в соответствии с этим кодексом.
Японский ученый Таяма Сигеру писал: «В эпоху Юань Великая яса Чингис-хана, как и прежде, имела влияние; ее содержание распространялось среди населения посредством устной традиции, и соблюдались ее положения»[248]. Как сообщается в «Юань ши», когда в юаньский период выносился смертный приговор и конфисковалось имущество монгола, обвинение и приговор базировались на факте совершения основного преступления в нарушение «Великой ясы».
Монгольское право носило откровенно классовый характер. Законы этого периода защищали интересы прежде всего представителей монгольской знати, их подручных — уйгурских и тюркских ноянов и чиновников и богатых купцов, учитывали также интересы китайских землевладельцев. Юаньское право было направлено против народов покоренных стран, особенно против китайского народа. В «Тун-чжи тяо-гэ» («Кодифицированные правила из Всеобщих законов») и «Юань дянь-чжан» содержится очень много статей, направленных против китайцев, подобно следующим: «Поздно в сумерки и рано на заре запрещается передвижение китайцев»[249]; «китайцам ставится клеймо на левом плече после совершения первого преступления, на правом плече — после второго и на шее — после третьего»[250]; «в тюрьмах китайцы сами отвечают за свое пропитание»[251]; «китайцам не разрешается иметь при себе не только оружия, но и рогаток, из которых стреляют воробьев»[252]; «если монгол побьет китайца, то не разрешается взыскивать с него»[253]; «рынки и базары, где соберется много народу, следует закрывать»[254] и др. В «Юань дянь-чжан» было выражено особенно большое опасение по поводу обучения китайцев военному делу, не случайно там содержалась специальная рубрика «Запрещение китайцам обучаться приемам применения палки и копья». Судя по всему, законодательство династии Юань главным образом было направлено на сохранение сил кочевых племен, против оседлых народов, а именно: пробив китайского народа, составлявшего большинство населения империи, на укрепление власти над ним, его угнетение и эксплуатацию.
246
Как упоминалось выше, при рассмотрении вопроса об административных мерах Гэгэн-хагана, биография Байджу содержится в гл. 136 «Юань ши».